«Гордость Кефрани крепка, но даже ее утомляет бесконечная борьба».

Я поравнялась с ее бледным лицом.

– Луна, – позвала я, и мой голос достиг ее, несмотря на разделявшее нас расстояние. – Кефрани.

Ее глаза округлились. Выставив руку, веля своим солдатам подождать, она подплыла ближе, становясь все больше, пока не превысила мои размеры в несколько раз. Но я знала Луну. Она была моей единственной собеседницей восемнадцать месяцев.

Позади раздался его мягкий голос, он произнес мое имя, он был пропитан надеждой и узнаванием. «Айя». Он чуть не сломил меня вновь. Бессмертное сердце помнило все трещины, которые образовались на нем в смертной жизни, и его голос ласкал каждую из них. Меня нестерпимо тянуло к нему, но нужно было быть осторожной.

– Как ты смеешь называть меня этим именем? – возмутилась Луна, однако лицо блеснуло юностью, когда она тоже меня узнала. – Ты! Это ты!

Ее лицо выражало так много всего, что потребовалось бы не менее дюжины картин, чтобы все запечатлеть: гнев, печаль, потрясение, радость. Я уцепилась за последнее: радость. Неужели мое творчество, столь ничтожное, произвело на нее такое впечатление?

Ошибся ли Сайон, полагая, будто она попытается забрать то, что мне дала?

– Да, это я. Останови свою войну. Она бессмысленна. Ты сама это знаешь.

Гнев исказил ее мягкие черты.

– Да как ты смеешь…

– Ты знаешь Вселенную лучше, чем я, – тихо проговорила я, и, потянувшись, взяла ее за руку. Она отпрянула, но мои пальцы держали крепко, подпитываемые силой, которая теперь не уступала ее собственной. – Ты сама понимаешь, что не заменишь его.

По краям ее шрамов блеснуло серебро.

– Мне не нужен Его трон. Только положение.

– Разве тебе недостаточно ночного неба?

– Нет, – отрезала она.

Я внимательно заглянула ей в глаза и увидела там нечто такое, чего не замечала раньше. Что-то, прекрасно известное мне самой.

– Ты одинока.