Эти вопросы приносили боль, обостряя ноющее внутри меня чувство одиночества. Встав, я подошла к небольшому столику и начала писать письмо отцу и Кетону. «Мое путешествие почти закончилось. Скоро я прибуду в Осенний дворец».

Текст вышел сухим и отстраненным, но, как бы я ни старалась, у меня не получалось выдавить из себя и пары беззаботных строк. Уж слишком тяжело было у меня на сердце.

«И, Майя, – девяносто пять шагов, – закончила я. – Надеюсь, скоро я вернусь домой и смогу прогуляться с тобой».

Я оставила кисть сушиться и закрыла чернила. Когда сложила письмо, то почувствовала дуновение ветра.

– Доброе утро, – поприветствовал меня Эдан, стоя у двери. Я не слышала, как он пришел.

– Где ты был?

Его волосы были влажными, монашеская роба свободно висела на исхудавшем теле. Он провел рукой по волосам, зачесывая их назад. От этого он стал выглядеть невероятно юным.

– Я обещал помочь им с лошадьми.

Мне хотелось рассказать, что я узнала о ножницах, но, увидев, как он неловко мнется у двери, закусила губу.

– Ты устал? Обычно после возвращения ты сразу ложишься спать.

– Я в порядке.

Между нами воцарилось неловкое молчание. Эдан продолжал стоять у двери и показал на платье, лежащее на кровати.

– Оно прекрасно. Леди Сарнай идиотка, если не оценит его.

До меня донеслось пение монахов. Я не понимала слов, но они пели в устойчивом ритме, сливаясь в единый гипнотический гул.

– Тебе тоже приходилось ежедневно петь? – пробормотала я. – Когда ты жил в монастыре.

– Да, – кивнул Эдан. Его голос поднялся на пару октав от настороженности и надежды. – Каждый день.