— Я... — попыталась говорить, но голос был чужим. Мелодичным, высоким. Голосом молодой женщины. Звук резанул по ушам диссонансом — ожидаешь услышать привычное контральто с хрипотцой от многолетнего курения в молодости, а получаешь хрустальный колокольчик. — Принеси мне зеркало.
Девушка подскочила — резко, словно её ударили. Ещё один тревожный знак. Гипербдительность, ожидание наказания.
Девушка метнулась к туалетному столику — резные драконы на ножках, перламутровая инкрустация, зеркало в серебряной раме. Целое состояние в одном предмете мебели. Вернулась с бронзовым зеркалом, инкрустированным камнями. Руки дрожали так сильно, что камни постукивали друг о друга, создавая тихую мелодию страха.
Из отражения на меня смотрело прекрасное лицо. Мне — этому телу — было от силы двадцать лет. Идеальная фарфоровая кожа без единой морщинки или пигментного пятна. Огромные карие глаза с длинными ресницами — натуральными, не наращенными. Алые губы — и это тоже натуральный цвет, не помада. Красота кукольная, почти нереальная.
И абсолютно чужая.
— Ваше величество, — девушка-служанка снова упала на колени. Движение отработанное, автоматическое, но колени ударились о мрамор с глухим стуком. Больно, но она даже не поморщилась. Привычка к боли. — Простите нас! Мы не смогли защитить вас вчера! Когда император... когда он при всём дворе... — она разрыдалась.
Слёзы были настоящими, но сдерживаемыми. Она боялась плакать слишком громко. Интересно.
— Как тебя зовут? — спросила я, автоматически переходя на профессиональный успокаивающий тон. Тот самый, которым говорила с пациентами в кризисе. Низкий, ровный, без резких интонаций. Сорок лет практики не прошли даром.