Мои дорогие. Моя семья. Больше не сдерживая слез, я рухнула на пол, уткнулась лбом в колени и зарыдала. Сегодня от моего сердца отрезали еще восемь частей, а Мансур почему-то решил, что мне есть дело до наших глупых семейных склок! Да пусть хоть рвут меня на части, плевать! Мой отряд, мой оплот силы в мире, полном врагов, рушился прямо на глазах, жизни дорогих людей утекали туманом сквозь пальцы, а я осталась здесь… Зачем я здесь? Зачем, если так больно?! Почему Творец забрал к себе Беркута, а не меня?!
Я молю тебя, поменяй нас местами! Верни моего друга! Он не видел жизни, кроме глупой девчонки, одержимой желанием доказать целому миру свою значимость! Он бросил всего себя мне под ноги, только бы они не ступали по лезвиям человеческой подлости!
Я бы умерла… но не могу, пока жив Айдан. И пусть каждая слеза обжигает мои глаза и щеки, а пальцы бессильно скребут известняк, я клянусь, что возьму себя в руки и убью его! Малика пала от рук Мауры, вкусив всю ее ненависть, вскоре придет очередь Айдана вкусить мою. Нарам привык видеть во мне безумную байстрючку воеводы! Так я стану ею! Когда новый воевода, который, как оказалось, и не брат мне вовсе, взмолится о пощаде, я залью в его глотку раскаленный металл!
Только бы набраться сил и взять верх над своим горем.
Ладонь разжалась, и нагревшееся от тепла тела стекло призывно блеснуло в мягком свете. Мансур говорил, нужно выпить пять капель. Если эта дрянь поможет мне выбраться из безумства, я готова пить ее столько, сколько потребуется. Все сумасшествие оставлю для Айдана. Новый воевода считает смерть своей матери мучительной? Он ошибается.
Глава 22 Каан Нарама
Глава 22
Каан Нарама
Сон без сновидений затянулся, но впервые за последние дни принес мне покой. Открыв глаза, я долго всматривалась в догорающую свечу и чувствовала блаженную пустоту внутри. Капли Мансура оказались спасением от горя и мглы безумия! Наставник матери по праву считался умелым травником и пользовался уважением у простого люда Даира.
Ослушавшись его, я проглотила семь капель вместо пяти и теперь казалась самой себе перышком на штормовом ветру. Одно дуновение, и меня унесет в далекие дали. Ни тревоги, ни дурные мысли, ни страхи не тревожили мою душу. Воспоминания о смерти Беркута и восьмерых солдат не исчезли, но под действием капель Мансура словно поблекли, утратили свою невыносимую горечь и зарубцевались. Я снова глубоко дышала, снова думала о чем-то, кроме своего безграничного горя.
Совершенно растерянная, я всунула ноги в башмаки и обнаружила, что так и заснула в одних шароварах, не потрудившись натянуть рубаху. На скамейке меня дожидался ворох вещей, принесенных Иглой. Я выудила из кучи широкую черную рубаху и пояс-кушак. Шаровары менять не стану…