— Я верю в то, что историю пишут победители. И верю в то, что недостойный не способен вести за собой людей. Или нелюдей, — тут же добавил он.

Он сел прямо перед ним. Неблагоразумно близко. Если бы Хэджайм хотел хитростью пробраться во дворец, чтобы убить сёгуна, сейчас это легко бы удалось. Его не удерживали за руки и даже не осмотрели хакама, где легко можно было спрятать небольшое оружие.

— Вы знаете, что случилось с Сузуму-доно?

— Да, господин.

— Значит, вы знаете, какая участь ждёт единожды предавших?

— Говоря о том, что мир сулит нам смерть, вы оставляете лишь одну возможность выжить.

— И вы ею воспользуетесь?

Хэджайм ненадолго замолчал, обдумывая эти слова, а затем ответил:

— Я здесь как представитель всех, кто пошёл за Юудаем-сама, но сейчас отвечу лишь за себя. Нет.

— Нет? Почему?

— Нет чести в том, чтобы жить, лишая жизни невинных. Самураи служат пути воина, а не пути бесчестных убийц.

Повисло молчание. Сёгун что-то обдумывал. Затем поднялся, отошёл к даймё. Хэджайм больше не боялся смерти. Он не знал, отчего в нём было столько злобы и ненависти. Он даже испытывал эти чувства не к ёкаям, а скорее к самому себе, своей жизни, какой-то несправедливости… Просто испытывал. А Юудай-сама словно знал, что в нём сидит это. Знал, взывал к этой внутренней тьме и направлял её туда, куда ему было нужно.

Юудай-сама был хорошим дзурё, хорошим правителем. Но как полководец… Всё, что он мог, — плодить ненависть. И все его идеи заключались в том, чтобы свергнуть правительство, которое потакало злу, — так он говорил, верша собственное зло. И Хэджайм внимал ему, следовал за ним и сам, будучи советником дзурё, вёл своих самураев на верную гибель.

Ясность пришла лишь сегодня. На рассвете вместе с небесной тьмой солнечные лучи словно выжгли и его тьму. Ту, что принуждала его к сражению, заставляла присоединиться к осаде города и вести туда всех, кто ему подчинялся.

Бесконечность слепой ярости, злобы и желания разрушать стала конечной и нашла своё завершение этим утром. А затем гонец прислал весть из Эена: Юудай-сама и весь его отряд погибли, не дойдя до деревни.

Было ли то знамением? Хэджайм не знал. Был ли Юудай-сама источником тьмы, поселившейся в их сердцах? Тому не было никаких подтверждений. Но дзурё был мёртв, как теперь было мертво и то, что неумолимо толкало их к вражде и продолжению войны.

Хэджайм взял на себя смелость всё остановить. Он опасался, что самураи посчитают это изменой. Опасался и того, что они сами решат его судьбу — как бесчестного, предавшего империю полководца. Но если и их вела эта неясная, безликая тьма, если и их сердца освободились — они должны были подчиниться.