— Да, роман, — ехидно, но грустно сказал Ользор. — Тогда ты любила меня таким, какой я есть. И я все эти годы хранил в сердце твой добрый светлый образ…

— Да потому, что тогда ты не был таким! — обернувшись на него, бросила Амариэнь. — Тогда ты был достоин моей любви.

Махнула рукой, и на его щеке вырос еще один прыщ.

Ользор поморщился — видимо, их появление сопровождалось болью или другими раздражающими ощущениями.

И вдруг снова заговорил не жестким, вкрадчивым, почти ласковым голосом:

— Прости, Ами. Тебя я не хотел разочаровать. Прости, что ушел тогда. И что… не оправдал твоих ожиданий. Я ушел, чтобы стать кем-то, хотел вернуться, когда выполню свою предназначение. И, признаюсь, я был близок к этому…

Амариэнь взглянула на него, потом вздохнула и махнула рукой.

— Вот этот бедлам ты называешь предназначением? Да ты лучше выполнил бы предназначение, если б копал грядки с пуарессией на моем огороде! Хотя…. Да и Господь с тобой. У меня там истинный родился, чтоб ты знал. На родине. Мне, знаешь, как-то не до тебя. Это так… поначалу старые чувства взыграли. Мой дар мне все сказал, кроме того, что главный гад во всей этой заварушке — это ты. Хороший сюрприз от судьбы. Она умеет делать непредсказуемые сюрпризы даже предсказателям.

— Ясно. А я хотел просить тебя о милости, — грустно и подозрительно смиренно сказал Ользор.

По идее, нужно было прикрывать эту лавочку. То, что подруга Оли и Веры оказалась бывшей женщиной негодяя, ничего не меняло. Его все равно ждет казнь по результатам суда. Офазор не пощадит его.

Но у меня рука не поворачивалась просто «перекрыть кран». У этой истории должен быть какой-то логический конец. Как у любой истории…

— О какой милости? — с интересом спросила Амариэнь.

— Убей меня.

— Зачем тебе это?

— Хочу умереть от руки женщины, которая любила меня. И которую любил я. А не по приказу мальчишки, который недостоин судить меня.

Если бы не последняя его фраза, я бы даже сказал, что это хорошая идея.

Я сторонник законного суда. Но сидя в темнице до суда, Ользор может что-нибудь придумать. Он слишком опасен, слишком изощрен его ум, чтобы его пребывание в тюрьме длительный срок было безопасным для баруангури.

Тем более что конец один. Он все одно «висельник».

— Слишком просто! Пусть мучается! — крикнул кто-то из толпы баруангури.

Амариэнь же серьезно смотрела на Ользора. Потом сказала: