Дыхание перехватило не от скрещенных мечей, парящих в опасной близости, а от вида молодого стражника, который спас ей жизнь.
Каяс стойко сопротивлялся силе Орлона, отталкивая его клинок и заставляя короля отступить на шаг. Его черные глаза сверкнули животной яростью, и он, не колеблясь ни секунды, снова двинулся на стражника.
Вместо того чтобы поднять меч, Каяс позволил своему единственному оружию, единственной защите, щиту… выскользнуть прямо из рук.
Глаза Фейт расширились, рот приоткрылся, но крик застрял в горле при звуке стального эха, отражающегося от мраморного пола. Она не могла пошевелиться, ничего не слышала, не могла закричать. Каяс потянулся под плащ за чем-то, но оно совершенно не помогло против Фэрроувского клинка, который насквозь пронзил его живот.
Время остановилось, но не желало поворачивать вспять. Фейт изо всех сил пыталась смириться с роковым маневром, который решил судьбу Каяса.
Он захлебнулся, падая на колени. И когда оказался на полу, она увидела блестящие черные наручники на запястьях короля.
Кандалы… сделанные из магического камня.
Она не могла в это поверить. Каяс дал понять, что ему не удалось заполучить кандалы у Марлоу, которую Фейт снабдила материалом после одинокого похода в подземные пещеры, но все это время он приберегал их для этого момента. Она не знала, почему он решил скрыть это от нее. Возможно, в глупой попытке
Фейт даже не чувствовала радости и облегчения при виде обезвреженного Орлона. Тот вскрикнул от боли, когда радужный камень возымел действие, его колени подогнулись, и король рухнул на пол.
Ник приблизился, чтобы приставить лезвие к груди отца.
Каяс спас их всех.
Ее взгляд был прикован к нему, зажимающему смертельную рану, из которой на белый мрамор вылилось невероятное количество крови. И Фейт не могла оторвать глаз от темно-красной реки. Сердце бешено колотилось, и она тяжело дышала, наблюдая, как поток крови бежит все быстрее и быстрее. Вокруг послышались шаги, когда стражники в черном бросились на помощь своему поверженному хозяину. Ее ярость была подобна буре, вытесняющей все мысли о милосердии и здравом смысле. Она чувствовала, как хаос в ней нарастает и становится всепоглощающим. Хотела остановить их,