Цабран отступил в сторону, и поток воздуха выбил дверь.

Музей был небольшой. После короткого коридора они оказались в просторном круглом помещении со множеством витрин. Но из центра зала тянулись две ширмы, разбивающие его по секторам: одна длинная, почти до стены, вторая покороче.

Они быстро распределились и принялись вглядываться в витрины.

– А что мы ищем? – спросил Цабран.

– Что-то связанное с нами? – голос Майки звучал неуверенно.

– Я не знаю, – честно сказала Соня. – Но это должно быть как со статуями: когда мы это увидим, сразу поймём.

Но на этот раз понятного было мало. Они бесцельно слонялись меж витрин, елозя по экспонатам бессмысленными взглядами.

В одной круглой колбе были какие-то механизмы. В другой – разновидности старинных часов.

– Может, что-то связанное с весенним равноденствием? – предположил Сергей. – Двадцатое марта – это ж не только день рождения наших детей.

– Но на руке у Молокова был указан год, – возразила Юна.

– Тысяча девятьсот восемьдесят первый не только год их рождения, – заметил Сергей. – Это ещё и год окончания строительства Дома Сов. Я видел над главным входом.

– Витрины как колонны. – Цабран задрал голову. Марта вслед за ним – тоже.

– Они оканчиваются гигантскими шестерёнками, – сказала она.

– Которые сцеплены между собой, – продолжил Цабран.

Круглый потолок зала, верхушки колонн и три тяжёлые люстры выглядели как единый механизм.

– Это часы! – воскликнули они вместе.

– Точно! – Сергей смотрел под ноги. Плитка повторяла рисунок потолка.

– Значит, ширмы – это стрелки! – догадалась Рыжая.

– И показывают они девять часов! – Соня бросилась к стене, на которую «указывала» короткая ширма.

– Вы родились в девять вечера, – пробормотала Юна, глядя на Марту.