А потом этот упрямый дракон провёл ладонью между нашими телами и коснулся моего набухшего клитора — и… всё. Я сорвалась. Меня унесло вверх и выше, я сжалась и закрыла глаза, когда наслаждение пронзило меня от макушки до пят, в оглушающих волнах.

Я услышала его рык и почувствовала, как он вцепился зубами в мою шею. Его движения стали ещё быстрее, сильнее, грубее. Наши звуки — боги, как же я их любила. Я вонзила ногти в его затылок, когда огненные нити расплескались вокруг нас, и всхлипнула его имя.

Я была и рядом, и далеко, здесь и везде, когда Мэддокс излил в меня своё горячее семя. И, смутно подумав, что это слишком уместно для дракона, я провалилась в блаженное ничто.

Я падала без падения, невесомая, едва помня, что надо дышать. А Мэддокс — тот, кто всегда боялся потерять контроль и забыть обо мне, — удержался на предплечьях, чтобы не придавить меня.

Постепенно неудобство каменного пола стало давать о себе знать — спина, ягодицы ныли. Но мне было всё равно. Я провела пальцами по крыльям Мэддокса и освободила его бёдра от узла, который сама же и сотворила, даже не заметив.

Мы оба были покрыты потом, и сквозь вход в пещеру я видела кусочек ночного неба.

Между ног все еще пульсировало, особенно с Мэддоксом внутри, но жаловаться я не собиралась. Каждая волна отголоска оргазма заставляла меня дрожать от счастья.

Я почувствовала губы дракона у себя на шее и улыбнулась. Дёрнула его за волосы, заставив поднять взгляд.

— Лучше?

Но стоило мне увидеть его лицо, дыхание перехватило.

Черты остались прежними. Глаза. Чешуя. Клыки.

Он всё ещё был в рьястраде.

Всплыли в памяти слова из На Сиог:

«Говорят, они могут длиться днями, в зависимости от того, что стало катализатором. Днями, когда их близким приходится следить, чтобы они ели, потому что единственное, о чём думает пара, — продолжать удовлетворять друг друга».

— Во имя грудей Тараксис… — прошептала я.

Он оскалился, дикий, растрёпанный, безудержный, и, выскользнув из меня, ухватил за бёдра. Я бросила взгляд вниз — он всё так же был твёрд, гордо поднят. Ловко развернув меня, он подвёл к тому, чтобы я встала на колени и локти. Как тогда, в пустыне. Только теперь я заметила, что края всех ковров и тканей вокруг оказались обуглены. Некоторые и вовсе превратились в пепел.

Я вздохнула и подумала, что должна бы чувствовать большее беспокойство. Или хоть раздражение.