Он откусил и испытал ту же реакцию, что и я: изумление. На вкус они были немного похожи на груши, но гораздо более кислые и оставляли во рту освежающее послевкусие.

Мы подошли к краю карниза. Дагарт раскинулся внизу, и ночью его красота была даже ярче. Фонари тянулись вдоль реки, на баржах, на углах зданий и на каждом балконе. Плитка и мрамор отражали свет, улицы кипели жизнью. Я не знала, сколько времени, но, судя по горизонту, где мелькали движущиеся точки — крылья, — драконы вели очень насыщенную ночную жизнь.

Золотой купол Обсерватории отсюда казался монетой.

Подумав о том, что ждёт нас там внизу… Я взяла Мэддокса за руку. Я рассказала ему, что произошло после того, как Теутус его ранил: воспоминание, которое я выхватила у короля-демона, потерю Орны и то, как нас встретили здесь.

И то, что его родители живы.

Его реакция была довольно сдержанной, и он лишь сказал: «Хорошо».

— Ты можешь отказаться, — сказала я, не уточняя, о чём именно.

Он взглянул на меня с насмешкой.

— То есть я спрячусь здесь, а ты сыграешь за меня роль оратора?

— Если хочешь, да.

Он сжал мою ладонь.

— Мы оба знаем, что из нас двоих я — милый, — усмехнулся он. — Достаточно того, что ты будешь рядом.

Си’ро, Сорча и Коад ждали нас у входа в Обсерваторию. Я отступила из объятий Мэддокса и осторожно окинула взглядом картину. Моему спутнику не нужны были подсказки, чтобы понять, кто его родители. Заплаканные глаза самки и сжатая челюсть самца говорили сами за себя.

Мэддокс подошёл ближе.

— Вы должны быть Сорча и Коад.

Её губы дрогнули, но звука не последовало. Коад кивнул.

— Да. Я… Мы… — он искал слова, потрясённый. — Мы очень рады видеть тебя. Познакомиться. Ты… Ну, очевидно, ты уже взрослый мужчина. Тебе ведь исполнится двадцать шесть на зимнее солнцестояние, верно?

— Да.

Мэддокс кивнул, скованный. Из него хлынули нервы, осторожность и ослепительная надежда, затопившие связь. Теперь мои эмоции и чувства делили пространство с его, и, похоже, мне предстояло научиться различать, где мои собственные, а где его, и смириться с тем, что больше у меня нет такой интимности.

— Хорошо, хорошо… Чёрт возьми, женщина, мы же договорились без слёз.