— У нас, друже, общая цель, одна. Мы хотим, чтобы наши люди жили долго, счастливо, в достатке и здравии. Если для этого нужно принять помощь от врага, колдуна, тёмного духа или шамана — я приму её. Если ценой своей жизни и души смогу купить жизнь и счастье своего племени — сделаю это без сомнений и раздумий, — спокойно сказал Чародей. Глядя в старые глаза старого хана.

— Именно поэтому ты — великий вождь своего народа. Потому, что думаешь не о славе, богатстве или личных почестях. Это — свойство героев и мудрецов из старых сказаний и песен, что теперь проявляется в людях не каждое поколение. И мой отец, и я благодарим Вечно Синее Небо за знакомство и дружбу с тобой, Всеслав!

И ответным жестом, сложив ладони перед грудью, оба великих хана Великой Степи склонили головы перед вождём русов.

Переяславскую делегацию изолировали вне княжьего подворья, и с каждым приехавшим за половину ночи побеседовали несколько Гнатовых. Тех, в чьих ответах была путаница, суета или малейшие сомнения, из домов не выпускали. Поэтому тот спектакль-концерт, что придумали и срежиссировали патриарх и великий волхв при деятельной поддержке плотника-золотые руки, Кондрата, они не увидели. В отличие от всего остального города и гостей из Степи и Чернигова.

— Знай, вольный люд Киевский, правду! — провозгласил отец Иван, стоя на крыльце белоснежной Софии.

Рядом с ним стояли великий князь с сыновьями и княгиней. Замерла за Дарёной и Леська-сирота, ныне наречённая дочь Всеславова. Стоял слева от патриарха, на ступень ниже, великий волхв Буривой, хмуро глядя на притихшую толпу. На том же уровне стояли высокие гости из Великой Степи и князь Черниговский Святослав, не поднимавший глаз. Ниже стояли воеводы, ратники из первых, бояре и торговые люди, местные и приезжие. На них смотрела, разинув рты, многолюдная толпа, которой после обедни обещали поведать вести, о каких давно шептались на каждом углу. Только рассказать истину, а не бабьи сплетни с торга и причалов.

— Совсем недавно каждый из нас радовался тому, что земля наша, русская, стала ещё богаче и обильнее. Силой и славой великого князя Всеслава Брячиславича приросла она краями на севере и западе, и поднят был щит со знаком княжьим на вратах Люблин-града. Отошёл град сей с окру́гой под руку Всеславову.

Народ, повинуясь властному движению руки патриарха, поворачивал головы к той огромной «стенгазете» на белёном щите. И начинали ахать и вскрикивать. Пока только самые впечатлительные и нетерпеливые.

Над границами Руси поднималось Солнце. Круг с лучами, размером с приличное тележное колесо, катился по́ небу с востока на запад. И сияло светило, украшенное тонкими золотыми пластинами с чеканкой, вполне вровень с оригиналом, висевшим выше и чуть правее. Натёртая до ослепительного блеска корона лучей начала вращаться посолонь, стоило золотому кругу замереть посередине карты, над градом Киевом. И ахи-вздохи стали доноситься чаще. Такого дива здесь ещё никто не видывал. Раздался хорошо различимый механический щелчок — и над значком Люблина выскочил маленький щит с узнаваемым символом Всеслава Полоцкого. Такие же были видны над каждым городом от Русского моря до самого Ильмень-озера.