Глава пятьдесят третья. Оуэн

Я смирился с мыслью, что умру здесь. Даже хочу, жду этого. Тело затекает на твердом полу. Холод пронизывает до костей. Разум улетучивается. Я думаю о ветре среди деревьев, об Авеле, прижимавшейся к моей груди. О фиалках и светлячках. О звездах и чае с корицей. Мне больно дышать, двигаться, думать о чем-либо еще, кроме этих обрывочных образов.

Как вдруг раздается топот сапог. Звон ключей. Дверь камеры бесшумно открывается.

Кто-то присаживается рядом, просовывает руку мне под голову.

– Меррик, сядь, пожалуйста.

– Уходите, – сиплю я.

– Меррик. – Чьи-то руки усаживают меня прямо, прислоняя к стене камеры.

Я открываю глаза. Свет факела отражается на медных пуговицах на мундире Тристана. К моему удивлению, с ним Рэйнальт. Я поднимаю взгляд на своего белобрысого друга.

– Его величество не запрещал приводить к тебе врача, – объясняет Тристан.

– Но и не приказывал его позвать, – сухо добавляет Рэйнальт. – Впрочем, я все равно здесь. Где болит?

– Нога, – выдыхаю я. – И, кажется, ребро сломано.

Рэйнальт хмуро взирает на кровавую дыру на моей рубашке.

– Что у вас произошло?

Я начинаю качать головой, но вовремя одумываюсь.

– Это слишком трудно объяснить.

– Поторопись, – говорит Тристан. – Когда закончишь, я выпущу тебя.

Закрыв камеру, он уходит дальше по коридору. Интересно, сколько раз за сегодня он прямо или косвенно ослушался приказов?

Рэйнальт достает флягу из сумки и сует ее мне в руки.

– Пей. Приятного будет мало.

Он кусочек за кусочком достает стекло из моей ноги. Каждый осколок приносит новую боль. Но одного глотка из фляги достаточно, чтобы притупить ее – обжигающая жидкость стекает по горлу в желудок, и я закашливаюсь.