Буджуни поднялся на ноги и заспешил прочь — в поисках лекаря, а может быть, покрывала. Я не знала. Я сидела с закрытыми глазами, руки онемели, губы продолжали шептать бесполезную молитву.

Внезапно чьи-то сильные руки оторвали меня от земли, обняли, словно давно потерянного ребенка, чем ненадолго выпутали из беспросветного кокона отчаяния. Я вскинула взгляд. Кель. Его усталое лицо было искажено горем, а голубые глаза не имели ничего общего с черными озерами, в которые я так жаждала снова окунуться. Я повернула затуманенную голову Тирас по-прежнему лежал на камнях. Небеса его не отдали.

— Отпусти меня, — выговорила я непослушным языком. — Я забрала слово. Но это не помогло.

— Она истекает кровью, капитан. И отказывается покидать короля. Я боюсь, мы потеряем и ее. — Буджуни плакал.

Кель опустился на колени рядом с Тирасом и коснулся лица брата.

— Он умер, Ларк.

Голос Келя был полон скорби, а разум источал слово правда.

— Нет, — прошептала я. — Он еще здесь. Я его чувствую.

Кель покачал головой. Желваки его ходили ходуном, глаза блестели.

— Помоги мне, Кель. Я не Целитель. Но ты — да. Ты можешь.

— Нет! Я не… Я не могу, — прошептал он.

— Помоги ему, и я помогу тебе, — сказала я, повторяя обещание, которое он сам дал мне целую вечность назад, когда еще думал, что я смогу исцелить Тираса.

Взгляд мой начал затуманиваться, облекать мысли в звуки становилось все труднее, но воин опустился рядом со мной и положил обе ладони на грудь Тирасу — туда, где еще недавно были мои.

Слушай его.

— Я не могу… — запротестовал Кель, и его лицо исказилось. Из каждой поры воина сочились надежда и мольба.

Я накрыла его руки своими, помогая услышать ноту Тираса — частоту, которая могла бы вернуть его душу и исцелить тело. Слушай, — снова попросила я. Я без груда могла бы сказать, когда он уловил тон короля — слабый, хрупкий, скорее напоминающий вибрацию, — потому что тот немедленно прояснился и начал разрастаться, пока не превратился в размеренные удары сердца. Кель принялся гудеть — мрачно, неумело, продолжая сомневаться и все же ни на тон не отклоняясь от нужной ноты.

Я вложила в нее все силы, которые еще оставались в моем измученном разуме и теле. Эта нота наполнила мою голову и горло, грудь и руки; я мягко качалась на ее волнах, умоляя небеса даровать королю здоровье, надежду и второй шанс. И когда Тирас открыл глаза — глубокие и черные, словно звездное небо над западными холмами, — я наконец закрыла свои.