Рин узнала Аугуса. Остальных она не различала, все гесперианцы были на одно лицо – бледные и тощие. Она с облегчением отметила, что сестры Петры среди них нет.

Выглядели они самым жалким образом. Дышали, моргали и шевелились, так что явно были живы, но совершенно окостенели. Кожа стала белой как снег, губы посинели.

Рин помахали им и показала на охапку хвороста.

– Идите сюда. Разожжем костер.

Стоит быть с ними повежливее – если удастся спасти монахов Серой гильдии от смерти на морозе, она завоюет у гесперианцев какой-никакой политический капитал, а он пригодится, когда (или если) она вернется в Арлонг.

Миссионеры не сдвинулись с места.

Рин попробовала снова, теперь по-геспериански, медленно и тщательно выговаривая слова.

– Давай, Аугус. Вы же околеете от холода.

Аугус не откликнулся, даже когда она назвала его по имени. Как будто Рин говорила не по-геспериански. Остальные либо пялились на нее в прострации, либо выглядели напуганными. Рин шагнула к ним, и кто-то отшатнулся, словно она собиралась его ударить.

– Забудь, – сказал Катай. – Я уже час пытаюсь с ними поговорить, а по-геспериански болтаю получше тебя. Наверное, никак не могут очухаться.

– Они умрут, если не согреются. Эй! – крикнула Рин. – Идите сюда!

Снова испуганные взгляды. Трое подняли оружие.

Только этого не хватало! Рин попятилась.

У них в руках были аркебузы.

– Оставь их в покое, – пробормотал Чахан. – Не хочется, чтобы меня подстрелили.

– Нельзя оставить их в покое, – возразила она. – В их смерти гесперианцы обвинят нас.

Катай закатил глаза.

– Они и не узнают.

– Узнают, если хотя бы один из этих придурков найдет дорогу обратно.

– Не найдет.