— Грамотная! В лавку на самое то, от покупателей отбоя не будет! — тут же нашёлся дядя и толкнул меня вбок, чтобы улыбнулась.

— Плачу целковый! И забираю в лавку!

— Помилуй, что же так мало? Накиньте ещё малёхо! Хоть бы пяток! — не желая упускать выгоду, мой продавец решил приподнять ставку.

— Да она ж не крепостная! С чего я тебе должен платить? Ей за работу и заплачу! — возмутился покупатель.

— Так не пойдёт, мы её кормили, поили, комнату выделяли…

— Эк, ты жадный, она что же принцессой сидела? Работала поди? Забирай два целковых и разойдёмся, иначе мне девка не нужна, мутное дело!

Если дядя подлец не уступит и оставит меня на улице ночевать, я его сейчас ударю, только бы волю в кулак собрать, тело совершенно не слушается, и это начинает напрягать, уж не ужалила ли меня гадина? Да не посмотреть на людях, а нога как-то подозрительно чешется.

Зрители с удовольствием наблюдают за аттракционом неслыханной жадности, и бессовестно обсуждают меня, дядю и вообще ситуацию.

Спор затянулся, но вмиг замер. Вперёд вышел какой-то франтоватый мужчина, с очень неприятным, сальным взглядом, про ухмылку на холёном лице вообще молчу. Оглядел «товар» и сделал ставку:

— Восемь целковых! Больше мелких нет, а золотой на такую тощую жалко. Видать, плохо кормил.

— Тебе из неё похлёбку не варить! — огрызнулся продавец, но сумма ему понравилась.

— Похлёбку нет, а вот гостям моего заведения такую рыжую лисичку подложить, вполне хорошая идея. Покупаю для своего борделя! Там у неё всё будет по высшему разряду! И кров, и платья, и еда, и клиенты.

Сутенёр, не стесняясь, расхвалил своё предложение, толпа взвыла, дядя довольно улыбнулся, а у меня, кажется, сейчас случится припадок. Ком в горле не позволяет вдохнуть, стою красная как рак.

— Дядя, пожалуйста, не надо! — взмолилась, да куда там…

Жадная рука потянулась забрать восемь целковых, но к моим ногам со звоном упала огромная сияющая золотая монета!

— Подлецы! Отпустите девчонку, ваших бы дочерей так… Тьфу, пакость! Надо бы управу на вас натравить, за торговлю женщинами пять лет каторги, если не ошибаюсь!

Громкий, ужасно злой голос с небольшим акцентом заморозил всех, кроме подлого дяди.

Он кинулся к золотому, и, не обращая внимания на угрозу незнакомца, крикнул, как только монета скрылась в его глубоких карманах: «Продана!»

И бегом с места преступления, как и все остальные.

Поднимаю взгляд и вот он, мой спаситель, на огромном гнедом коне, на голове капюшон, вижу только бороду и пыльные довольно дорогие сапоги.