За ней скользнула сиделка — или кто там ухаживал за умирающей Вероной? — а последним нас покинул хлыщ. Выходя, он смерил меня таким говорящим взглядом, что стало не по себе. Особенно от того, что я даже не представляла, кто эти люди, кто теперь я и как мне от них защищаться.

* * *

— Мамочка, ты же не умрешь? — тоненьким жалобным голоском спросила малышка, едва закрылась дверь.

Она вглядывалась в мое лицо встревоженными голубыми озерами глаз, а у меня сердце щемило от жалости и нежности.

— Конечно нет, обещаю, — заверила я ее с теплой улыбкой.

— А тётя Кло сказала, что я круглая сирота. Что мой беспутный папаша влез в долги, оставил нас нищими и спился в канаве. А ещё она сказала, что моя никчемная мамаша слишком хлипкая, чтобы справляться с нищетой, поэтому теперь она — тётя Кло — обо мне будет заботиться, — выдала маленькая девочка как на духу.

Я пару раз моргнула, подивившись ее словарному запасу и умению говорить такими длинными предложениями. Сколько ей? На вид лет пять. Честно говоря, свои пять лет я помнила смутно, а с детишками такого возраста не общалась. Возможно, это для них нормально, но подумалось, что дочка мне досталась не только милее всех детей, но и умнее.

Однако других поводов для радости не наблюдалась. Я предполагала, что дама в трауре — языкатая тетка Кло. Но как её полное имя? Кем она нам приходится? Кто такой этот Эдвин? Предстояло как-то выяснить. Пока я поняла только то, что Верона — вдова в стесненном материальном положении.

— Милая, никого, кроме меня, не слушай и ничего не бойся. Мама у тебя не хлипкая и со всем справится, — твердо пообещала, совершенно не представляя за что хвататься.

Виласка обняла меня и опять прижалась к груди. Я подняла руку, чтобы погладить ее по голове, но тут из-под кровати выбрался песель и ловко запрыгнул к нам, поднырнув аккурат под мою ладонь. Я раскрыла рот, чтобы возмутиться такой наглостью — он же этими лапами по улице бегал! — но внезапно пришло видение.

Я по-прежнему сидела на кровати, Виласка так же прижималась к моей груди. Я так же чувствовала шелковистую шерсть под ладонью. Но в это время мне показывали настоящее кино про жизнь Вероны Лайкос — именно так меня теперь зовут — на быстрой перемотке с закадровым комментариями голосом старушки из яблоневого сада.

Первое, что меня поразило — хозяйка тела была очень на меня похожа. Можно сказать — одно лицо, если не учитывать мои эксперименты с цветом волос, формой бровей, стрижками и макияжем. Ну и, пожалуй, я была полнее. Верона же воспитывалась в монастыре и выглядела немного изможденной. Такой девушка была даже до свадьбы, когда она стала женой престарелого барона Жозефа Лайкоса. Жили супруги в большом, но запущенном поместье. Барон много пил и дома бывал редко. Жену он особо не обижал, потому что не замечал, но ребёнка заделать умудрился. Судя по всему, Верона была девушкой умной и доброй. Она всей душой любила дочку и уделяла ей всё свое время. Учила читать и писать, рисовала с ней, танцевала, гуляла и играла в куклы…