Вера. Эта странная новая вера.
Сколько помнила себя, Мира верила во многое.
В то, например, что отец — самый смелый и достойный человек на свете.
В то, что дворяне правят миром, и потому обязаны быть умны и сильны.
В то, что государство создали Праматери, и Минерва — внучка величайшей из них. Здесь мало гордыни, куда больше — долга. Должна соответствовать, должна быть идеальна и непогрешима, иначе — позор. Она сама воспитывала себя строже, чем отец, — поскольку верила. По той же причине презирала и грызла себя за каждую промашку.
Верила в то, что ум и благородство — высочайшие добродетели. Благородство нуждается в службе, а ум — в упражнениях, потому Мира всегда обожала загадки и книги, и возможность быть полезной. «Доченька, ты так мне помогла», — звучало во сто крат приятней, чем: «Ты самая красивая!» Кстати, красавицей Минерва не была — это тоже часть веры. Слишком мало женственности, слишком много янмэйского холода.
Спокойно, почти без горечи, верила она и в то, что обречена быть одинокой. Проведет жизнь на верхушке метафорической башни, с высоты ума и происхождения глядя на мир внизу. Умрет молодой: от чахотки, как мать, или жертвою заговора, как отец. Эта вера помогла ей пережить самые темные дни: в пещерах монастыря, в пыточной Мартина Шейланда. Примерно так же, как привычка гулять по морозу спасает от простуд.
В богатом и жестком наборе ее убеждений недоставало одной лишь веры: в счастье. Зачем верить в то, чего не будет? Наивно, глупо.
Сейчас, лежа в комнате гостиницы города Флисса, она открывала для себя новую веру.
Было похоже на шарик света в груди — будто боги слепили снежку из солнечных лучей и поместили Мире под ребра. От шарика разливалось по телу особое тепло, какое бывает, когда вылезешь из проруби. Загорались щеки, жаркими иголочками покалывало в пальцах. Шарик рос, распирал грудь изнутри. Хотелось вдохнуть как можно глубже и засмеяться: со смехом часть света выплеснется, станет не так тесно.
Новое чувство толкало Миру на странные поступки. Проснувшись с рассветом, она нацарапала на изморози, покрывшей оконное стекло, жуткую гримасу. Задернула занавеску, легла обратно в постель и уснула. Позже, когда принесли завтрак, а Итан зашел справиться о здоровье, Мира сказала:
— Мне ужасно спалось. Казалось, будто за мною следят из окна. Будьте добры, проверьте, нет ли кого-нибудь за стеклом.
— Миледи, мы на третьем этаже…