— Рад это слышать, ваше преосвященство.
— Имею еще одну новость, приятную для вашего величества. Минерва Стагфорт бежала из Уэймара и сейчас находится в Алеридане. Будучи убежден в ее сопричастности мятежу, я намеревался схватить и казнить ее. Но решил, что ваше величество предпочтут сами вынести приговор, потому ограничился наблюдением за нею. По первому слову Минерву доставят к вам, владыка.
— Ваше преосвященство поступили правильно. Приведите ко мне леди Стагфорт.
— Рад служить вам, владыка. В мудрости своей боги поставили вас выше, а меня — ниже. Только худший из еретиков станет противиться священному порядку.
* * *
Галлард Альмера терпеть не мог шута, потому Менсону не нашлось места за трапезным столом во дворце приарха. Ужинал в каморке, отданной ему для ночлега, а вместе с чаем Форлемей принес конверт.
— Тебе письмо, Колпак.
Менсон уставился на бумагу. Он не получал посланий больше десяти лет. Достаточно, чтобы забыть значенье слов «тебе письмо».
— Да, да, тебе, — покивал Форлемей. — Помнишь ведь: я обязан читать твои письма, потому прочел. Барышня какая-то пишет. Мол, видела тебя на летнем балу, ты такой забавный и хороший, вот она и пишет. Возьми, полюбуйся.
Менсон открыл конверт и проглядел лист. Понять не смог: буквы двоились. Отложил письмо, дождался, пока Форлемей уйдет, тогда снова принялся разглядывать. Слова кое-как сложились вместе, адъютант оказался прав: писала некая леди, зачем-то хвалила шута… Абсурдное послание. И странное чувство на пальцах: будто подушечки в пыли. Менсон поразмыслил, откуда взялась пыль. От грязных мыслей барышни, или от омерзения к самому себе, или от того, что Форлемей прочел письмо, потешаясь? Как вдруг понял: пыль — не порождение чувств. Она реальна. Покрывает бумагу тончайшим серым слоем, видны отпечатки в местах, где касались пальцы адъютанта. Менсон подул на письмо.
Вместо того, чтобы разлететься, пыль собралась в рисунок. На листе возникли серые знаки: перо и меч, обведенные пятиконечной звездой.
Дважды в жизни Менсон получал подобные письма, и ни разу — в точности такое. Но с первой секунды понял значение рисунка. Смысл ворвался в его мозг. Обрушился на голову, как молот. Свалил шута на пол, смял, растер в пыль. В мелкую, серую, как на листе. Пятно сухой грязи — все, что осталось от шута.
Но беспощадный смысл все равно владел им. Менсон не мог умереть, рассыпаться на части, провалиться сквозь щели в полу. Не мог даже лишиться сознания. Смысл письма держал его железной хваткой.