– Никто не сказал… Да ты сама посуди: гранду Факундо не до тебя, его норовят то отравить, то вовсе сжечь за ересь, то произвести в паторы. Страдальцу живется не проще, чем тебе, а ведь он на редкость толковый и даже порядочный человек для служителя Башни. К тому же Факундо очень занят: хочет создать из Сантэрии святое место и постоянное чудо, даже маджестик проникся и поддержал идею… горячо. Ага, сразу после того, как Оллэ пообещал лично прощупать его сердце еще при жизни. – Рыжий нэрриха оскалился, опустил руку в огонь, поморщился, слушая, как шипят сгорающие волоски на тыльной стороне ладони и упрямо трогая угли. Отдернул руку, подул на пальцы. – Не, святость ко мне не липнет… Люди на юге по углям бегают. Я видел, даже сам попробовал как-то, давно было дело… Ух и пытка!

Зоэ хихикнула, подперла кулаками щеки, завозилась, заползла глубже в кресло, устраиваясь удобно, чтобы и слушать гостя, и поглядывать на Альбу, все еще разворачивающего бесконечные ткани.

Дурные, страшнейшие новости по-прежнему не пугали. Если уж не врать себе, то куда страшнее было до прихода Кортэ: подспудно ощущать, что все кругом недоговаривают – и понимать свою неспособность выведать правду… Гость рассказал худшее, сбывшееся – и все же почему-то принес надежду.

– Что надо сделать для Ноттэ? – уточнила Зоэ.

– Это мой вопрос! – возмутился рыжий нэрриха. – Ноттэ еще летом сказал: вы, люди, для нас не абы кто, а высшие существа. Ты не охай, вы и гадчайшие тоже, а вообще – крайность сплошная, с серединкой у вас слабовато… Так вот, Зоэ. Никто не знает, что можно сделать, потому что нет надежды. Но есть мы. Все, кому дорог Ноттэ. Он ушёл, но мы – его долги. Его камень на шее и даже рабская цепь. Мы тянем его назад, к земле… И надо его тянуть во всю силу! Он же совестливый. А мы – неуемные… Я первейший завистник Ноттэ, он обещал учить меня, и я намерен учиться у него, строго обязательно у него, и ни у кого иного. Лупе – его плясунья и, как она утверждает, сын заката оказался толковой свахой, это тоже немалый долг. Энрике, дурень, то молится, то за ум берется и строит дом, но и ему без Ноттэ не жизнь. Вико к тебе не ходит даже в гости, на верфях засел и рычит ночами, больно ему… Факундо, человек божий и занятой, в редкие минуты отдыха искренне считает Ноттэ святым и грозится признать мучеником со всеми привилегиями… посмертными, естественно. Оллэ иногда крепко пьет сидр – я его пристрастил, грешен – и голыми руками крошит столешницу, утверждая в пьяном гневе, что Ноттэ выскочка, худший ученик. Еще есть Абу, и… и так далее… нас много, тех, кто не желает терять, даже потеряв.