— Облава вчера была. Всех забрали.

— Птиц? — напряглась я.

— Нет, их не нашли. Старуха как нутром чуяла, пташек в скале перепрятала. Плохо дело, сыскари лютуют.

Последний раз так бесились, когда Цветочек с бардами чудила, мир ее праху…

Трактирщик вздохнул и продолжил полировать стол грязной тряпкой. Я поправила парик и отправилась наверх, отчаянно отгоняя от себя запах табачного дыма и звенящую в воздухе насмешку атамана. Это благодаря Шушье здесь появилась тетушка Акомби. Атаман нежно заботился о старухе и баловал ее птичек настоящим кераимским горохом, а после его смерти о ней все забыли…

Старуха чистила клетки, напевая бессмысленную песенку, больше похожую на голубиное клокотание.

Юркая и опрятная, тетушка могла бы сойти за девочку, если бы не седые косички, заплетенные как попало, и сморщенное от старости лицо.

— Я за Гретой, тетушка. Она вернулась? — тихо спросила я.

Старуха оторвалась от клетки, взглянула на меня темными пронзительными глазами и всплеснула руками.

— Цветик! Ну что же ты! Почему так долго не заглядывала! А где Шушик? Я его так жду, все жду и жду…

Я проглотила ком в горле. Особенностью старухи было то, что она видела сквозь людей. Я стояла перед ней в очках и мужской одежде, а она все равно узнала во мне Цветочка, тогда бывшую темноволосой и короткостриженной девчонкой.

— Атаман… Ты не волнуйся за него, тетушка. Ему сейчас уже… хорошо. Он тебя помнит. Грета, она вернулась?

— Моя девочка, — заворковала старуха, улыбаясь и доставая из клетки сизую голубку. — Умница, хорошая, сильная… Вот, держи…

Акомби протянула мне записку и мешочек, а я застыла, повторяя про себя: "Моя девочка, Мариночка, моя девочка…" Не глядя, сунула посылку в карман и пошла прочь. Марина вернулась. А мальчики? Они тоже вернулись?

— Цветик! — закричала мне старуха, догнав уже на лестнице. — А тебя второй братик спрашивал!

— Кто? Что ты несешь? — не поверила я ушам, но сердце уже кровоточило отчаянной надеждой.

— Долговязый и смурной такой…

Неужели Дылда? Господи Единый, прошу, пусть это будет Дылда! Пусть Антон окажется жив! Господи Единый, я тебе все прощу! Даже слуг твоих не трону! Ну одного из них так точно в живых оставлю…

— Где он? Говори! — встряхнула я тщедушную птичницу.

— Вот, держи…