— Лекарь… Он не сказал, но… Я спросила, смогу ли танцевать, а он… глаза отвел и промолчал… — Лу изо всех сил сдерживала рыдания.

Я осматривала ее ступни, действительно сильно изрезанные.

— Заживет, лишь бы не загноилось. Мышцы и сухожилия не повреждены, так что будешь ты танцевать. Танцевать для самого императора… Ему, кстати, понравилось твое выступление.

— Правда? — она впервые подняла на меня взгляд и слабо улыбнулась. — А я ничего вокруг не видела, было так больно, что…

Я сильно ущипнула ее за внутреннюю поверхность бедра, но Лу лишь чуть вздрогнула и поморщилась.

— Да у тебя низкий болевой порог, — восхитилась я. — Почти как у меня. Это хорошо. Кстати, а кто тебе подложил стекло в туфли?

— Не знаю, — пожала она плечами и отвела взгляд. — Я не видела.

— Алиса? Это ведь она? Ну я ей устрою…

— Не надо, прошу вас! Я же на самом деле ничего не видела!

— А кто еще это мог быть? Только она.

— Даже если и Алиса… Она ведь дочь Милагрос. Не надо, пожалуйста. А я вправду буду танцевать?

— Угу, причем прямо сейчас…

Но тут дернули дверь, а следом раздался стук. Рыбальски беспокоился и требовал впустить его. Пришлось открыть дверь, иначе заботливый папочка все равно бы послал слуг за ключом.

— А зачем вы закрылись? О, девочка моя, ты уже встала? Это Лука так на тебя подействовал, да? Как же я рад! Может, покушаешь что-нибудь? Смотри, что тебе прислали… Особое внимание от Его Императорского Величества! От Фердинанда Второго!

Внесенная слугой корзина не была большой, но отличалась необыкновенной изысканностью. Роскошные белые камелии были взбрызнуты искрами огненных ирисов, как будто подчеркивая сдержанное очарование шкатулки из черного дерева, в которой сияла брошь из белого золота и крупного брильянта, ограненного в форме полумесяца. Воистину, император не поскупился… В записке с императорским вензелем Луиджиа называлась "несравненным цветком чистоты". Император желал ей скорейшего выздоровления, восхищался ее танцем и высказывал надежду вновь лицезреть "ледяную луну " на сцене… Девушка перечитала записку несколько раз, как будто не веря своим глазам. И с каждым перечитыванием глупая счастливая улыбка на ее лице становилась все шире и шире.

— Неужели это мне? — прошептала она и подняла на меня взгляд.

— Конечно, тебе, доченька, — закудахтал Рыбальски. — Ты у меня такая талантливая… Ты только от еды не отказывайся, ладно? Тебе теперь надо кушать за двоих…

— За троих, — пробурчала я в сторону.

— Ты слаба и еще не развита, но так даже к лучшему, — заявила я, разглядывая с трудом стоящую на ногах и раздетую донага Луиджию, которая пыталась прикрыться.