— Уолтер…

— Идем, сказал! — рыкнул он, тратя драгоценное мгновение, чтобы обернуться.

Кухня полнилась рыжими отблесками. Уолтер ядовито усмехнулся — устроить спонтанный пожар в пустом доме оказалось непростой задачей. Оставалось огню жадно выгрызать куски стола и шкафов, стремясь обрести силу достаточную, чтобы вырваться и затопить холл.

В подвал дым не добрался, и Уолтер позволил себе несколько секунд приглушенного рукавом кашля. Ему казалось, дым разъел легкие настолько, что он сейчас выплюнет ошметки на пыльный пол.

Не успев откашляться, он открыл крышку люка и подтолкнул Эльстер.

— Иди, я за тобой…

Он ожидал сопротивления, но она послушно спрыгнула в тоннель.

Если бы только на том конце не была такая тяжелая крышка — он бы не стал спускаться. Запер бы Эльстер и ушел, оставив ей только один выход — к свободе за забором. Потом, когда все кончится.

Но он знал, что сделать так — значит, подвергнуть ее риску смерти куда мучительнее, чем от пули Унфелиха.

И он спустился за ней, закрыл люк и пошел по темноте тоннеля, тихо кашляя в рукав.

Тоннель кончился неожиданно.

Он опустил Зои на пол.

Эльстер замерла у входа и обернулась. Он скорее по звуку догадался, что она сняла маску.

— Прости меня, Уолтер, — прошептала она, держась на расстоянии, словно боялась его. Он хотел сказать, что они не прощаются, что времени нет, но вместо этого, сбросив ружье с плеча, порывисто обнял ее, прижался щекой к волосам и попытался сделать так, чтобы это чувство проникло в сознание как можно глубже — сердце, бьющееся, казалось, о его жилет, теплое прикосновение к лицу. Эту память он возьмет с собой наверх как талисман, как пожелание удачи и как утешение в смерти.

— Мне тебя не за что прощать, — ответил он, и это были совсем не те слова, которые он хотел сказать.

— Я… я виновата во всем, что с тобой случилось! — вдруг всхлипнула она, отстраняясь. — Я тебе еще в Колыбели хотела рассказать, но не смогла, потому что не хотела… чтобы ты меня ненавидел, а теперь…

— Эльстер, у нас нет времени…

— Я убила Хампельмана! — выдохнула она истерическим шепотом. Это был почти крик, полный отчаяния, но тихий, едва слышный в сырой темноте. — Я! Помнишь, Тесс говорила еще на дирижабле, что кто-то отправил ему фотографии?! Я их отправила! Украла камеру у парня из газеты! — она исповедовалась торопливо, глотая слова и до боли сжимая его запястья. — Хампельман не знал, что я снимаю, мы там были втроем с еще одной девушкой, с ней я его и снимала… а потом я подговорила другого парня отнести конверт на почту! Я же ему верила в детстве, а он… думала просто… испорчу ему вечер, знала, что жена его, Мария, ревнивая и истеричка, но я понятия не имела, что они друг друга поубивают!