Лишь бы Васька шанс дала, а там уж вытянет, справится. Все для этого сделает.

На следующий вечер, как и планировал, встретил ее после работы. Бледная, измученно-растерянная, посмотрела на него своими медовыми глазами и просто кивнула в знак приветствия. Без слов, без эмоций, без радости от встречи.

В каждом жесте сомнение, в каждом взгляде настороженность. Кожей чувствовал ее неуверенность в себе, в нем, в них обоих. Наверное, ночами не спит, терзаясь противоречивыми мыслями. Как и он сам. Только у него противоречий не было, у него все четко — только вместе, только с ней. Осталось дело за малым — убедить ее в серьезности своих намерений.

Невесело усмехнулся своим мыслям. Да уж, дело за малым. Иначе и не скажешь. Только иногда это малое — больше, чем весь остальной мир.

Не торопясь шли по оживленной улице. Благо сегодня погода стояла на удивление хорошая. Ни дождя, ни ветра, а днем даже усталое осеннее солнце несколько раз выглядывало в прорехи между хмурыми тучами.

Шли рядом, но спрятав руки в карманы. Васька держала дистанцию, а ему, наоборот, хотелось притянуть к себе, чтоб как раньше, когда гуляли ночи напролет. Только нельзя, не время для прикосновений. Понимал это, давил внутренний протест, зная, что в их случае любое давление может привести к катастрофе. Оттого и руки прятал, боясь не сдержаться и еще больше все испортить.

Лишь исподтишка поглядывал в ее сторону, гадая, о чем она думает. Хотя ясно о чем. О них, о нем. О том, стоит ли что-то исправлять.

Василиса шла, закусив губу, растерянным взглядом скользя по прохожим, но не видела их. До тряски хотелось, чтобы исчезло сомнение, пробивающееся наружу в каждом ее жесте. Знал, что мучает своим присутствием, заставляет нервничать, но иначе не мог. Нельзя ее оставлять одну, нельзя позволить ей убедить саму себя, что все зря, что бесполезно пытаться что-то исправить. Значит, будет рядом изо дня в день. Будет пытаться. Будет исправлять.

И поговорить с ней хотелось безумно, да только тему не мог никак придумать, и в горле пересохло так, что и двух слов не выдавить. Почему раньше они могли молчать, и это молчание не давило, не угнетало. А сейчас, словно на разных берегах стояли. Плохо.

Наконец не выдержал:

— Отец тебе привет передавал.

Васька словно очнулась, вынырнула из задумчивости, а на губах появилось подобие легкой улыбки:

— Как у него дела?

— Нормально все, — пожал плечами, радуясь хоть такому отклику с ее стороны.

— Все такой же грозный? Пугает всех своим мрачным видом?

— Типа того, — улыбнулся, вспомнив, как умел смотреть отец на других людей, на подчиненных, на него самого, — тебя тоже пугал?