Макс кивнул, улыбаясь.

Пальцы задрожали, стоило мне прикоснуться к обложке. Уверенным движением я распахнул книгу, впиваясь взглядом в изображение, знакомое с детства. “Особенности поведения детей, потерявших родителей” гласило название, написанное от руки. Я перевернул страницу и нервная дрожь тут же прошлась по телу. Глаза снова и снова перечитывали строчку, а рука сама потянулась к фамильному фолианту. “Записи ведет: Алан Крейн. Наблюдения проводит: Оливер Крейн”.

— Ханна, — я не слышал свой голос, но кажется, кричал, перелистывая найденный тут же фолиант Крейнов, — Ханна, где же ты!

Ничего. Никакого Оливера Крейна не упоминалось с самого начала истории этой семьи. Глава рода Алан Крейн. На фамильном древе никаких ответвлений. Но я же сам видел что-то про брата. Эрик что-то говорил о том, что Исида оказалась племянницей Алана. Как мы это пропустили? Подсказка, лежавшая на самой поверхности все время была перед носом. Руки тряслись, я лишь надеялся, что не испугаю ребенка. Женщина показалась в двери вместе с Рабосами, тащили всякую всячину в руках.

— Куда все это? — спросила Ханна, а я не глядя кивнул на Макса, — Ребенку? — неприкрытое презрение в ее голосе заставило поморщиться.

— Некроманту, Ханна, — поднял я глаза, — истинному некроманту, Осирис. Кто такой Оливер Крейн? — я окинул взглядом всех присутствующих, — Быстрее! Кто-нибудь из вас точно знает, кто это такой.

Тихие поскрипывания привлекли наше внимание. Макс, не обращая внимания на взрослых, пальчиком методично расковырял что-то сзади большой картины. Ханна ахнула, прикрыв рот рукой, но ребенок не обращал внимания. Звук рвущейся бумаги вызвал очередную волну дрожи.

— Вот видите! Доверить такое дело ребенку, Бак! — не обращая внимания на поскуливания Осирис, я упал на колени рядом с Максом.

Ребенок торжествующе протянул мне бумагу, изображением вниз. Его лицо горело от нетерпения, щеки раскраснелись. Первое настоящее приключение. Я хотел было перевернуть лист, но Макс остановил на секунду, привлекая всеобщее внимание.

— Вот тут, — он указал пальчик на обратную сторону бумаги, ближе к левому краю, — совсем, как у мамы, — пальчик ребенка переместился на правый угол, — а вот тут очень похоже, но чуть-чуть другое. Кто-то специально оставил следы, — Макс улыбался во весь рот, — на память. Переворачивай скорее, дядя Бак!

Онемевшими пальцами я повернул портрет. Три фигуры. Макс тряхнул головой. Его глаза бегали от одной стороны портрета к другой, а я, сглотнув слюну, читал надпись, сделанную корявым размашистым почерком. На секунду показалось, что мое сердце остановилось, но Макс схватился за руку, привлекая внимание.