— Буду. И не только указывать, если не успокоишься. А хоть раз увижу рядом с Кэсс — своих не узнаешь. Понял?

— Она не твоя собственность!..

— Пока нет, — пожал плечами Энрике. — Не лезь не в свое дело, Вэдсуорт, как друга прошу. Тебе же хуже будет.

Клиффорд вздернул подбородок.

— Да хранят меня боги от таких «друзей», — презрительно бросил он. Энрике вздохнул.

— Значит, не понял… Жаль.

Он потянулся к верхней пуговице своего мундира. Долговязый, узнав это короткое ленивое движение, побледнел, но с места не сдвинулся. Только расправил плечи и еще выше поднял подбородок — он знал, что прав, и даже перспектива загреметь в лазарет на несколько дней, нарвавшись на кулак Д'Освальдо, печально знакомый многим его сокурсникам, не могла поколебать его решимости. Готовый пострадать за то, что ему дорого, Клифф молча смотрел на Энрике. Как там сказал Стрэттон — «вставать быку поперек дороги — плохая идея»?.. Идея и вправду была дрянь. А кадет Д'Освальдо сейчас как никогда напоминал своему соседу по комнате молодого быка, нагнувшего голову перед тем, как ринуться в драку… Однако пальцы Энрике, уже коснувшиеся пуговицы у самого воротничка, замерли, так и не довершив начатого.

— Не стану я тебя бить, — коротко хмыкнул он, опуская руку. — Много чести. Дурак ты, Вэдсуорт, — верно, и впрямь любовь человека последнего ума лишает! Мне с тобой делить нечего… А Кэсс, что бы ты ей ни сказал, все равно тебе не поверит.

Он одернул мундир, развернулся и все тем же размеренным шагом двинулся по стене в обратном направлении. Клиффорд, в бессильной злости сжимая кулаки, смотрел ему вслед. Он понимал, что еще очень дешево отделался, и знал не хуже практичного Реджи, что как боец он против Энрике почти ничего не стоит: учили их, может, и одинаково, да вот опыт был разный, где сыну помещика-землевладельца тягаться с будущим хранителем заставы? Д'Освальдо и штурмовику при желании челюсть набок своротить может. «А я что могу? — с горечью подумал кадет Вэдсуорт. — Только стоять и смотреть, как он…» Продолжить у Клиффа не хватило сил даже в мыслях. А уж о том, чтобы рассказать о своих подозрениях Кассандре, даже и думать было нечего. Не потому, что она, разумеется, никогда ему не поверит — вываливать такую правду на юную влюбленную девушку, пусть и невыносимо смотреть, как ее обманывают, просто бесчеловечно. Она-то в чем виновата, в том, что она Д'Элтар? Ведь родителей не выбирают… Он вспомнил синие глаза Кассандры, сияющие, точно звезды, в присутствии Энрике, вспомнил слова Стрэттона о «кольце на пальце», и кулаки его вновь судорожно сжались. Д'Освальдо всеми зубами вцепился в «жирный пирог», и теперь уже просто из принципа никому не уступит дороги. А она — она ничего не видит! И поделать ничего нельзя!