— Да, мой господин. Замечательная девочка. Нянчиться с ней одно удовольствие.

— Я хочу забрать детей, — перебил Вилар.

— Забрать? Куда?

— Они будут жить со мной. Если Хатир согласится.

Глаза женщины подозрительно заблестели.

— И я их больше не увижу?

— У тебя есть дети?

— Дочка, мой господин. Она и Тейта одногодки.

— Йола! Ты идёшь? — крикнул Вилар и пошагал вдоль забора.

Река струилась ленивым потоком по ореховой лощине, кприлегающей к южной окраине города, и пройти к ней можно было только пешком. Вилар и Йола пересекли искривлённые улицы, миновали пустырь, весь в буграх и ямах. Спустились по склону в долину и пошли по мелкой гальке, омываемой слабой волной. Река протекала по ореховой лощине за окраиной города. Вилар и Йола шли по мелкой гальке, омываемой слабой волной. В воде проплывали обрывки сетей и лохмотья водорослей, серебристые рыбы и облака — тёмно-серые, с густым синеватым отливом.

За нагромождением камней находился дощатый, давно не используемый по назначению причал. Доски прогнили, и здравомыслящий человек вряд ли поставил бы на них ногу. Кое-где из воды торчали деревянные сваи, покрытые ракушками и тиной.

На конце причала сидели два мальчика, держа в руках самодельные удочки. Судя по щупленьким фигуркам, младшему было пять лет, старшему — лет двенадцать, хотя ему уже исполнилось пятнадцать. Бремя, взваленное судьбой Хатиру на плечи, не оставляло сил на рост и не давало окрепнуть. Глядя детям в спины, Вилар подумал: быть может, это его спасение?

— Я говорил: «Подсекай, подсекай», — поучал Хатир малыша. — Подсекать — это не значит с силой выдёргивать удочку из воды.

— Так получилось.

— Этак мы никакой рыбы не наловим. Мало того, что свою упустил, так и мою распугал.

Ребёнок захныкал:

— Я не хотел.

Отложив удочку, Хатир обнял его за плечи:

— Не надо плакать, цыплёнок. Я тебя не ругаю, а учу. Ну же, Соти, прекрати! Мужчины не плачут.

— Хатир! — позвал Вилар.