«А тогда пара хороших взбучек разгонит ей кровь и поправит пищеварение — скоро она будет петь, плясать и кружиться не хуже любой другой. Как ты думаешь, Фрелька?» Заговорщически наклонившись к Эйласу, фермер тихо прибавил: «Фрелька — ведьма, каких мало, опыта ей не занимать!»
«Прежде всего, у девочки сломана нога, — сказала Фрелька. — Сегодня я вправлю перелом, и у нее будет меньше причин печалиться. Но петь и плясать она не станет. Она какая-то шальная или обреченная».
«Обоснованное заключение, — подтвердил Квид. — А теперь, Эйлас, займемся вашими лошадьми, пока гром не грянул. Сегодня гроза разыграется не на шутку, и одна серебряная монета может не послужить достаточным возмещением за избавление от необходимости ночевать под открытым небом».
«Договор дороже денег. Пренебрежение этим правилом нередко отравляет дружеские взаимоотношения».
«Даже если существуют разумные основания для такого пренебрежения?» — тревожно спросил Квид.
«Доверие, однажды установленное, не должно становиться жертвой алчности! Такова истина, завещанная праотцами».
«В целом и в общем этот императив трудно критиковать, — согласился рыжий фермер. — Тем не менее, не следует забывать, что дружеские взаимоотношения носят временный характер, тогда как разумные основания выходят за рамки индивидуальных прихотей и не поддаются разрушительному влиянию времени».
«Не следует ли алчность считать выходящей за рамки разумных оснований?»
Квид задумался: «Я определил бы „алчность“ как неизбежное следствие человеческой природы: она возникает в результате ненадежности существования и неравенства возможностей. В идеальных мирах, где установились неизменные оптимальные условия, „алчность“ не играет роли. Но в сей юдоли слез, где каждый стремится к совершенству за счет других, „алчность“ — не более чем средство достижения цели».
«Любопытное наблюдение, — заметил Эйлас. — Тем временем, если меня не обманывают органы чувств, начинают падать первые капли дождя».
Лошадей завели в конюшню и снабдили щедрыми охапками сена. Эйлас и Квид вернулись в основное помещение коттеджа, служившее гостиной, трапезной и кухней одновременно.
На ужин Фрелька подала аппетитный суп из баранины с луком, зеленью и перловкой, хлеб с маслом и молоко, а Эйлас принес то, что осталось от копченой гусиной печенки, и большой кусок сыра. Тем временем снаружи ветер завывал и ревел; ливень отбивал непрерывную громкую дробь по торфяной крыше. Эйлас уже несколько раз благодарил судьбу, предоставившую им убежище.
Примерно те же мысли приходили в рыжую голову Квида. «Слышите, как воет ураган? — спросил он. — Словно великана посадили на кол!» Сосредоточив проницательный взгляд желтоватых карих глаз на лице Эйласа, фермер прибавил: «Беда несчастным путникам, оставшимся без укрытия в такую жуткую непогоду! А мы тут сидим в тепле и уюте у очага!» Через несколько минут он снова напомнил: «В таких условиях всякое представление об „алчности“ бледнеет и теряет значение, тогда как понятие „благодарности“ торжествующе выступает вперед подобно армии завоевателя Палемона!»