На самом деле Сэнсам вовсе не умеет читать, а Тудвал по лености не хочет учиться, хотя и притворяется, будто умеет. Я аккуратно развернул хрупкие древние пергаменты. Они были на латыни, которую я понимаю с трудом, но мне удалось разобрать слово «Christus».

– Это не псалмы, – сказал я, – но тексты христианские. Наверное, отрывки из Евангелий.

– Торговец просит четыре золотые монеты.

– Две, – сказал я, хоть мне и было все равно, купим ли мы пергаменты. Я свернул их обратно в свитки. – Он говорит, где их раздобыл?

Тудвал пожал плечами.

– У саксов.

– Мы непременно должны их сберечь, – сказал я, возвращая пергаменты Тудвалу. – Им место в сокровищнице. – Там же, подумал я, где хранится Хьюэлбейн и некоторые другие ценные вещицы из моей прежней жизни. Все, за исключением золотой броши Кайнвин, которую я храню в тайне от старого святого. Я смиренно поблагодарил юного святого за то, что со мной сочли нужным посоветоваться, и склонил голову, когда тот повернулся, чтобы уйти.

– Вот гаденыш, – сказала Игрейна, когда Тудвал вышел, и плюнула в сторону очага. – Ты христианин, Дерфель?

– Ну разумеется! – возмутился я. – Что за вопрос!

Она загадочно нахмурилась.

– Я спросила, потому что мне кажется, будто ты меньше христианин сегодня, чем когда начинал записывать свой рассказ.

Умное наблюдение, подумал я. И верное. Однако я не решился признать это вслух: Сэнсаму только дай повод обвинить меня в ереси и сжечь на костре. Уж тут-то он на поленья не поскупится, хотя дров для очага у него не допросишься.

– Вы заставляете меня вспоминать прошлое, госпожа, вот и все, – с улыбкой отвечал я, хотя это было далеко не все. Чем больше я вспоминаю былое, тем больше оно ко мне возвращается. Я тронул железный гвоздь на столе, чтобы отвратить от себя зло Сэнсамовой ненависти. – Я давным-давно отринул язычество.

– Хотела бы я быть язычницей, – проговорила Игрейна, кутаясь в бобровый плащ. Глаза ее все так же сияли, лицо было преисполнено жизнью, и я уже не сомневался, что она беременна. – Не передавай святым моих слов, – торопливо добавила королева, потом спросила: – А Мордред был христианином?

– Нет. Но он опирался на думнонийских христиан и старался их задабривать. Позволил Сэнсаму выстроить большой храм.

– Где?

– На Кар-Кадарне. – Я улыбнулся воспоминанию. – Ее так и не достроили, но планировалась огромная церковь в форме креста. Сэнсам говорил, что в ней христиане встретят второе пришествие Христа, поэтому снес почти все пиршественные палаты, а бревна пустил на постройку стен. Камни, слагавшие круг, пошли на фундамент церкви. Впрочем, королевский камень Сэнсам, разумеется, оставил. Потом прибрал к рукам половину земель, принадлежащих Линдинисскому дворцу, чтобы с них кормить монахов Кар-Кадарна.