Тем же утром Гвиневера прислала за мной Гвидра. Мальчик выбрался на стену, где я стоял со своими воинами, и потянул меня за плащ.

– Дядя Дерфель? Мама просит тебя прийти.

Он говорил со страхом, в глазах у него стояли слезы.

Я взглянул на Артура – мы его не занимали, поэтому я спустился со стены и пошел с Гвидром. Гвиневере пришлось переступить через свою гордость, но она хотела, чтобы Артуру передали ее слова, и понимала, что никто, кроме меня, этого не сделает. Когда я, пригнувшись, входил в дверь, она встала. Я поклонился. Гвиневера попросила Гвидра побыть с отцом.

Потолок был такой низкий, что Гвиневера чуть не упиралась в него головой. Лицо ее осунулось, однако печаль придала ему некую светлую красоту, которую раньше уничтожала гордость.

– Нимуэ сказала, ты виделся с Ланселотом, – проговорила Гвиневера так тихо, что мне пришлось к ней наклониться.

– Да, госпожа.

Она правой рукой машинально теребила платье.

– Он что-нибудь просил мне передать?

– Нет, госпожа.

Она смотрела на меня огромными зелеными глазами.

– Умоляю тебя, Дерфель.

– Я ему предложил. Он смолчал.

Гвиневера рухнула на грубую скамью. Я смотрел, как паук на паутинке спускается все ниже и ниже к ее волосам, и все не мог решить: смахнуть его или нет.

– Что ты ему сказал?

– Предложил сразиться на поединке, Хьюэлбейн против Христова клинка. И пообещал протащить его голое тело по всей Думнонии.

Гвиневера яростно затрясла головой.

– Сразиться! Вот все, что вы умеете! Животные! – Она на несколько мгновений закрыла глаза, потом проговорила кротко: – Прости, лорд Дерфель, мне не следовало тебя оскорблять, особенно сейчас, когда я хочу попросить, чтобы ты поговорил обо мне с Артуром.

Гвиневера подняла на меня глаза, и я увидел, что она раздавлена не меньше Артура.

– Ты поговоришь?