Саксонская стена была составлена наспех, да и невелика – от силы сотни две Кердиковых людей, которые не рассчитывали сражаться прямо здесь, но думали лишь усилить задние ряды Эллиного войска. Им было заметно не по себе. Мы нервничали ничуть не меньше, но не то было время, чтобы позволить страху превозмочь доблесть. Нам предстояло повторить то же, что уже сделали воины Тевдрика: атаковать, не останавливаясь, и заставить неприятеля потерять голову; и вот я проревел боевой клич и ускорил шаг. Я загодя извлек из ножен Хьюэлбейн и взял меч в левую руку, щит повисал на ремнях на предплечье. В правой руке я сжимал тяжелое копье. Враги жались друг к другу, сдвинув щит к щиту и опустив копья, а откуда-то слева на нас спустили громадного боевого пса. Я заслышал вой зверя, а в следующий миг боевое безумие заставило меня позабыть обо всем, кроме бородатых лиц прямо передо мной.

В битве находит выход ярая ненависть, ненависть, что поднимается из темных глубин души и выплескивается лютым, безжалостным гневом. А еще – радостью. Я знал, что саксонский щитовой строй не устоит. Знал задолго до того, как пошел в атаку. Уж слишком неплотная была стена, и возводилась наспех, и воины заметно нервничали, и вот я вырвался из первого ряда и вложил всю свою ненависть в крик и побежал на врага. В тот миг мне хотелось одного: убивать. Впрочем, нет, не только. Еще мне хотелось, чтобы барды пели о подвигах Дерфеля Кадарна при Минидд-Баддоне. Хотелось, чтобы люди глядели на меня и говорили: вот воин, проломивший щитовой строй при Минидд-Баддоне. Я мечтал о могуществе, что приходит вместе со славой. Дюжина людей в Британии таким могуществом обладали, в том числе Артур, Саграмор и Кулух, и могущество это превосходило любую другую власть, кроме королевской. Мы жили в мире, где меч наделяет знатностью, а отказ от меча означает утрату чести, так что я бежал вперед, и безумие переполняло мне душу, а ликующий восторг наделял меня грозной силой, пока я выбирал себе жертв. Стояли там двое юнцов, оба пониже меня, оба испуганные, с жиденькими бороденками, и оба дрогнули еще до того, как я нанес удар. Их взглядам явился бриттский вождь во всем блеске, а моему взгляду явились два мертвых сакса.

Одного я ткнул копьем точно в горло. Я выпустил копье, едва в щит мой вгрызся топор, но я был начеку, и отразил удар, и саданул щитом второго, и с силой навалился плечом на щит, а правой рукой вытащил Хьюэлбейн. Я рубанул сверху вниз, и от саксонского древка отлетела щепка, а я почуял, что сзади подоспели мои люди. Я раскрутил Хьюэлбейн над головой, снова обрушил клинок вниз, пронзительно завопил, повел меч вбок, а в следующий миг передо мной уже не было ничего, лишь трава, и лютики, и дорога, и заливные луга за нею. Я торжествующе заорал: я прорубился сквозь стену! Я развернулся, воткнул клинок в поясницу противника, высвободил меч, увидел, что с острия капает кровь, а враги вдруг разом куда-то подевались. Саксонского строя больше не было, или, точнее, строй превратился в груду кровоточащей бездыханной плоти. Помню, как я воздел к солнцу щит и копье и прокричал благодарность Митре.