Артур долго молчал. Мы шли через лес; деревья стояли в нежной зеленой дымке, и ярко синели колокольчики.

– Знаешь, что мне следует сделать? – промолвил наконец он. – Надо бы отыскать глубокий колодец, бросить туда Экскалибур и завалить его камнями, чтобы никто и никогда не сыскал меча отныне и до конца света.

– Так за чем же дело стало, господин?

Артур улыбнулся и тронул рукоять Экскалибура.

– Я к нему привык. Я не расстанусь с Экскалибуром до тех пор, пока в нем нуждаюсь. Но если понадобится, я его спрячу, не сомневайся. Не сейчас, впрочем. – Артур задумчиво побрел дальше. – Ты на меня сердишься? – спросил он после долгой паузы.

– На тебя? С какой стати?

Он широким жестом обвел всю Думнонию, весь этот злополучный край – такой нарядный в весеннем убранстве из цветов и молодой листвы.

– Если бы я остался здесь, Дерфель, – с сожалением промолвил Артур, – если бы я не отдал Мордреду власть, ничего подобного не произошло бы.

– Но кто же знал, что Мордред окажется неплохим солдатом? – спросил я. – И соберет целую армию?

– Верно, – признал Артур. – Когда я соглашался на требование Мэурига, я рассчитывал, что Мордред так и загнется в Дурноварии. Думал, подонок упьется до смерти или поцапается с кем-нибудь и получит нож в спину. – Артур покачал головой. – Не годился он в короли, но был ли у меня выбор? Я дал клятву Утеру.

Ну да, конечно, в этом-то все и дело. Мне вспомнился высокий совет, последний в Британии, когда Утер измыслил пресловутую клятву, дабы возвести Мордреда на трон. Утер в ту пору был стариком, тучным, недужным, на грани смерти, а я был ребенком и мечтал лишь о том, чтобы в один прекрасный день сделаться копейщиком. Сколько же воды с тех пор утекло! Нимуэ была мне подругой в те дни.

– А ведь Утер даже не хотел видеть тебя в числе приносящих клятву, – напомнил я.

– Вот и мне так казалось, – отозвался Артур, – да только я все равно поклялся. А клятва – это клятва, и если мы сознательно ее нарушаем, так, значит, упраздняем верность и честь.

В нашем мире больше клятв нарушено, чем сдержано, подумал я, но вслух этого не сказал. Собственные клятвы Артур всегда старался сдержать и тем утешался. Он внезапно улыбнулся, и я понял: мысли его обратились на предметы более отрадные.

– Давным-давно, – поведал он мне, – видел я в Броселианде участок земли. Долинка спускалась к южному побережью; помню, там еще ручей журчал и березы росли, и я подумал: что за славное местечко, чтобы построить дом – а заодно и жизнь.

Я рассмеялся. Даже сейчас мечтал Артур все о том же, о чем и всегда: о доме, о земельном наделе и чтобы друзья были рядом. Дворцов он никогда не жаловал, и власть его не радовала; вот искусство войны он и впрямь любил, что правда, то правда. Эту любовь Артур всегда отрицал, но в битве ему равных не было – с его-то быстрым умом и смертоносной мощью. Именно воинские заслуги снискали Артуру славу и позволили ему объединить бриттов и разбить саксов. Но его смиренное нежелание властвовать, и упрямая вера во врожденную доброту человеческую, и непоколебимая приверженность священным клятвам к добру не привели: все, чего он достиг, загубили сущие ничтожества.