Лола прервалась, устав, и вздохнула:

— Я ее с этим подлогом столько лет покрывала. Мне не нравился способ, но я могла понять мотив поступка. Странная жизнь твоей тетки, без своей семьи, без работы… железным был аргумент, что она может совсем скатиться в нехорошее, став для тебя опасной. Влияние и так было сильным — ты не замолкала про волшебные дворики и зеленые полянки…

Все… холод пошел и по спине, и по животу, добравшись до сердца и сжав его. Лола, даже если бы хотела солгать, не смогла бы придумать такого!

— У нее там и с замужествами не складывалось, и детей своих не хотела… даже немножко стала смахивать на сумасшедшую. Алексис сдался, запретил ей совсем приходить и общаться с тобой. При одной глупой попытке тебя выкрасть с улицы, он не просто ее остановил, а даже привлек свидетелей и написал заявление. Эльсу пришлось тестировать на вменяемость, и он не отозвал бумагу даже когда узнал, что накажут условным сроком и штрафом. Помню, как сама стала очевидцем сцены… — Лола покачала головой, преодолевая свои сомнения. — На твоем шестом дне рождения появилась на пороге она. Попросила только посмотреть, только сказать пару слов и вручить подарок. Надин взъярилась, отца твоего застращала, и он ничего не разрешил. Даже пригрозил ей снова судом за вторжение… Как эта Эльса плакала. Называла саму себя изгоем и говорила, что теперь ее никуда не пускают, что все двери закрылись, и все близкие отвернулись. А когда ее едва не спустили с лестницы, кричала, что никогда не простит брата за предательство. И это правда. Он от нее отвернулся… я сейчас могу немного понять твою тетку — можно сказать, что и Надин от меня отвернулась в трудную минуту… Хорошо, что ты выросла не похожей на нее. Я не во всем тебя понимаю, племяшка, но солнечного в тебе осталось много. Ты знаешь, что значит — семья.

Домой я добиралась в оглушенном состоянии. Я и без плеера, без экрана персоника, шла «глухая» и «слепая» к окружающему миру. На меня холодом дышало прошлое, слишком далекое, чтобы помнить его — из-за возраста. А не из-за экспериментальных сывороток. И металась в голове одна мысль, как птица в клетке: «Это же мама и папа…». Лола говорила о двух людях, которые чувствовали то, что чувствовали, ревновали и беспокоились, совершали свои поступки, принимали решения, как все. Но… «Это же мама и папа…» И эти образы родителей не складывались с понятием, что они обычные люди, прожившие свою жизнь со своими ошибками, страстями и разочарованиями.

И еще — я больше ничего не могу спросить у Эльсы! Ничего не смогу узнать о бабушке! Не впервые я попала во Дворы в прошлый декабрь… Не впервые шагнула в Безлюдье, когда мне было десять…