Он не услышал и я, не выдержав, тронула его за руку. Вагон чуть качнуло при торможении и вместо легкого касания с инерцией вышел несильный толчок. Гранид поморщился, дернулся, очнулся, повернув ко мне голову.

— Ты ранен?

— Нет. Упал с небольшой высоты, локоть ушиб. Детали не выспрашивай, хорошо?

— Ладно.

Сдержать себя и молчать оказалось непросто. Мысленно так и крутилось: а что случилось, а где ты был, а где Нюф, а как сильно болит, а ты дойти сможешь? Возможно, Грнид не зря тыкал меня иногда в излишнюю суетливость и назойливую заботу, я поняла, что пришла в раздражение от самой себя. Не нужно кудахтать и прыгать вокруг. Еще на язык лезли извинения, что побеспокоила его по пустяку…

Свет в вагоне был слишком ярким. Мерцание и смена картинок на рекламных экранах оказались болезненными, и через десять минут Гранид уже ехал от станции до станции, закрывая глаза полностью. Казалось, что его вырубит в любую минуту.

Наверху, на воздухе, ему стало легче, он даже смог сконцентрировать остатки внимания на попутчиках и людях возле полихауса.

— До двери доведи, — сказала ему без всякой просьбы или вопроса в голосе.

Гранид кивнул, зашел со мной, а в лифте вдруг «включился»:

— До двери? А ты не задумала меня у себя оставить?

— Задумала.

— Не надо, Ромашка. Зарекся я у тебя ночевать, есть и тратить твое время… с такими моральными долгами я не расплачусь никогда.

— Сегодня зарекся?

— Сегодня. Не сахарный, и дохляком на ногах стоял, так что нормально к себе вернусь.

— Гранид, — я нажала кнопку лифта и кабина остановилась, — посмотри трезво: ты обратно уже не доберешься. Белый как мел, глаза стеклянные… Я не вернусь домой, я останусь рядом и фиг ты меня прогонишь. Внушал мне все время, что это я неправильная и ты меня третируешь за слабость характера, а на самом деле — помощь принимать не умеешь. Гордость душит такого железного?

Он хотел что-то сказать, но смолчал, только нервно дрогнул губами — от боли или от презрения. Не знаю.

— Что, мужчина не может в трудную минуту опереться на женское плечо? Жить под ее крышей, пользоваться ее деньгами, позволить о себе позаботиться? Лучше сдохнет?

— Может, но при одном условии, если это — его женщина.

— Я тебе уже не чужая. Или ты наврал тогда, что ты ко мне привязался? Мы мир заключили.

— Ты не понимаешь разницы?