— Иди сюда, Лисенок, — Гранид придвинул меня ближе, обнял покрепче и стал гладить по волосам и по руке. — Выревись. Хочешь — сильно-сильно выревись. Бедняга твой кошак…

— Гранид… когда станешь взрослым, заб-берешь меня? Ты же раньше вырастешь. Я не хочу жить с родителями, я хочу жить с тоб-бой.

— Заберу, конечно. Только у меня дома нет.

— Мы вместе построим… здесь! И кота заведем…

— Ага, и собаку. Кого захочешь.

Черное и беспросветное начало меня отпускать. Я всхлипывала, прижимаясь щекой к блеклой футболке Гранида, и слыша, как бьется сердце. Живое. Смерть, прилетевшая мне под ноги белым чеком и словом «усыпление», отошла, сморщилась и вместо нее появилась какая-то надежда. В будущем, когда будут силы противостоять решениям взрослых, я не дам никого убить. И Гранид не позволит тоже. Ведь он сильный, настоящий, живой. Настолько близко, что я могу считать удары сердцебиения, — раз… два… три…

* * *

За окном давно стемнело. Мегаполис горел огнями, и о том, что настала ночь можно было понять лишь по самой высокой кромке неба. Я так и сидела на полу рядом с диваном, припав боком к мягкому краю. Прошлое было ближе, чем когда либо. Горечь за Бусика еще плескалась темным осадком в душе, обида на родителей выступила из глаз сдержанными слезами. Гранид был рядом и даже не знал, насколько он мне дорог.

Я люблю вас

Я люблю вас

С утра до полудня я просидела за компьютером, доделывая ролик-послание для папы и мамы, а он как лежал трупом, так и продолжал лежать. Косилась на него изредка — дышит вообще? Даже немного ностальгии испытала, вспомнив по скольку он спал, едва поселившись тут после больницы.

В час уже я собралась уходить. Переписавшись с родителями, уговорила их собраться на обед, не важно у кого, и предупредила, что хочу серьезно поговорить. Граниду оставила минералку рядом с диваном, если вдруг жажда, то чтобы и не вставал. А на кухонной стойке записку «Если голодный, холодильник в помощь».

У полихауса было пусто. По пути в метро никто не выплыл со стороны, наступая на пятки. Не было больше соглядатаев. До папиной квартиры добралась ровно к обеду, и когда он меня впустил, увидела, что и мама успела приехать.

— Привет, родная, — она погладила меня по щеке, где осталась желтая дымка от прошедшего синяка, — что у тебя стряслось, что за разговор?

— Дай ей хоть разуться…

— Ничего не стряслось. Но для меня важно…

Они успели что-то наговорить друг другу до моего прихода. Выражения лиц, наэлектризованность, — оба притворялись сейчас улыбчивыми и радушными ради меня. Я поняла одно — я всегда буду любить мать и отца, не смотря на то, что еще пять минут назад хотела задать им обличительный вопрос: ну почему вы не развелись вовремя, а мучили друг друга столько лет? Я расхотела спрашивать их о них самих. Прошлого не поправить. Они уже возрастные. Все, что могу я — перестать пытать их своими претензиями.