Двор был полупустым. На дальней лавочке сидели женщины и хохотали своему разговору, на площадке левее двое мальчишек тренировались с мячом, по очереди прокручивая его на указательном пальце, пытаясь поймать баланс. Тут было еще много лета, и даже цвели Ирисы в клумбах. Старинный дом и высокие каштаны давали густую тень, поэтому из арки я вышла никем не замеченной. Дошла до самого крайнего подъезда, где никого не было, и посадила Илью на лавку.

— Сиди здесь, хорошо?

Он кивнул.

— Тебя никто не тронет. И ты можешь оставить себе щенка… Если заскучаешь — пойди поиграй вон с теми мальчиками. Вечером мы все придем.

* * *

Мы не пришли… никто… я вдруг покатилась с этого места, прямо по плитам тротуара, как будто кувыркаясь в воздухе во время полета, и вдруг оказалась дома. В своей комнате, в своей постели. Было жарко, заплаканно и горько от невозможности вырваться. Я обмякла, вдавившись в подушку, а мама гладила меня по голове с дрожащей от страха рукой. Шептала:

— Ну, что с тобой, доченька? Что за истерики?

— Пустите меня на улицу… мне нужно туда, к ним, к нему…

— Родная…

Отец поставил на дверь засов, с той стороны. Я сама не понимала, как до этого дошло. Я всего лишь хотела выйти из дома после всего шума в тот день, но меня не пустили. Потом полиция. Потом еще какие-то люди. А мама держала за руку, как на привязи. Я вырвалась, не сдержавшись… поймали. Не стерпела надзора и попыталась еще раз… поймали на пороге. И теперь заперли. Насильно укололи успокоительным. Говорили прямо при мне про какую-то клинику, спорили, снова ругались!

А мне всего лишь нужно было выйти хотя бы из подъезда! Я чувствовала, что сейчас мне не нужно даже бежать до Мостов или Дворов, бежать ко входу в Безлюдье — я могла в него попасть сразу! Только бы найти проем с пространством! Дверь в квартире не подойдет, только с пространством!

— Я вызвал на завтра врача. Все подпишем, Надин. Она с ума сходит, ты же видишь! Нельзя ее никуда пускать! Даже из комнаты!

Папа махал руками. Мама, обнимая меня, навалилась тяжело и вдавила еще сильнее в постель. Я почувствовала на щеке ее горячие губы, но никаким пониманием не откликнулась. Они не слышали меня! Даже когда попыталась объяснить, что знаю, где пропавший мальчик и могу показать, они не поверили! Они не хотели слышать!

— Завтра все кончится, родная! Завтра все будет хорошо, Лисенок!

Я сморщилась и замерла. Это было уже не их слово, не их право меня так называть. Больше всего на свете мне хотелось сейчас остаться одной. Я закрыла глаза, затихла… и пришлось еще долго так притворяться, пока папа и мама не решили, что я заснула, успокоившись.