Я молчала. Масштаб ошеломлял. Даже того, чтобы в сверху в Закрытой секции было достаточно, чтобы вызывать зависть, но то, что было собрано тут… я даже не могла представить, сколько это может стоить. Это не имело цены.
— Это касается только тех, у кого Глас? — Спросила я, сразу подумав про Акса.
— Только, — дядя кивнул головой, — если верить семейным хроникам. Юстиний говорил, что если не использовать Глас — это сжирает изнутри, эта потребность, которую нужно удовлетворить. Он начинал становиться нервным и раздражительным, если долго не спускался в подземелья, а возвращался счастливым. Последние годы его не радовали даже вы, даже Рели… мы постоянно искали лекарство. И он очень боялся за Акселя.
— Не трогай, — одернул меня за капюшон дядя подальше от стены, когда я потянулась пальцем повторить символ. — Сначала дверь, — он махнул рукой в бок и только тогда я увидела, что символы в этом месте были плотнее и образовывали подобие арки, на казавшейся совершенно сплошной каменной кладке. — Открой, и тогда я подумаю о том, чтобы оставить тебя в Клане, Вайю.
— Произошел прорыв тварей, — произнесла я шепотом.
Дядя кивнул и, прислушиваясь к чему-то, поманил меня к себе.
Чужие заклинатели на нашей территории, немилость Немеса, шахты, все связано со смертью отца. Зачем он нужен был им беспомощным, но живым? Что такого можно сделать с Высшим, если он не имеет доступа к чарам? Если дядя прав… и ему отрезали руку, чтобы не мог плести… это сделал кто-то из тех, кто спустился с ним в шахту. Кто-то из очень близких друзей, когда отец не ожидал удара.
Символы на потолке вспыхнули, пол задвигался, плиты заскрипели, и открылся проход вниз — винтовая каменная лестница поворачивала по широкому кругу.
И поправка Айне-Каяле… если бы дядя хоть иногда ставил меня в известность, я бы не ломилась вперед, как демоны, через прорыв грани… если он хотел, чтобы Хейли использовали Право. Но брачный контракт? Для чего?
— Это просто шум, Зов, — я тряханула дядю за рукав. — Я тоже слышу шепот, отдаленный, тихий…, — шептала я лихорадочно.
Сено пахло привычно — теплом, летом и спокойствием, но легче не становилось. Даже драгоценное, а потому используемое так редко, лекарство — конюшня, которое помогало всегда и почти безотказно, сегодня не работало.
То есть отец за последние четыре года написал практически столько же, сколько за всю жизнь?
Буду считать, что это юная Вайю, гормоны тела, возраст, последствия ритуала… да что угодно. Сегодня я буду плакать. Плакать за тех, кто сделать этого не может.