— За всё платится, славный мон. За всё, за всё, за всё.

Теперь он понял это в полной мере.

Рядом с ним постоянно оставался Салдиим, и разговаривать с ним было примерно так же, как беседовать со стеной. Под вечер, утомившись от лагерной однообразной скуки и корпений над картой, где флажками отмечались форпосты повстанцев, сдвигавшиеся всё дальше на юг, Кнеша завёл привычку подзывать его и рассказывать. Говорил всё, что придёт в голову — о себе и своей жизни, о своих целях. Чёрный человек слушал и не перебивал, половину не понимая. Кнеша ни с кем другим не мог позволить себе такой смелости.

— Ты когда-нибудь слышал слово «Академия»? — спрашивал он, и Салдиим мотал головой. — Это великое место, где люди получают знания. Читают, пишут — понимаешь? Хранят книги и создают новые. Ею управляет Ректор... Ну, как бы рагнар Академии, — Салдиим кивал. — И знаешь, что недавно случилось с этим Ректором, Салдиим? Его сместили и позорно изгнали — потому что узнали, что издалека он помогал мне. Очень, очень издалека. Вот как нами играет судьба.

Салдиим не реагировал на то, как он расчувствовался. Просто смотрел на полог палатки и думал о чём-то своём. Может быть, вспоминал родину. А может быть, проклинал его.

— Но это уже не важно, — продолжал Кнеша, воодушевляясь. — Он ведь сделал всё, что мне было нужно. Совсем скоро, Салдиим, понимаешь? Совсем скоро всё разрешится.

Чёрный человек молчал. Кнеша вздыхал и приказывал принести себе вина — разбавленного, чтобы не ударило в голову. Он и без того был слишком счастлив.

* * *

Деревня стояла на берегу узкой речушки, на государственных землях — маленькая, не больше дюжины хижин. Тихое, вроде бы неприметное место — если бы не частокол и горстка местных жителей, с огнём и вилами вышедшая защищать свои закрома. Это было пока первое сопротивление, встреченное Кнешей на собственной земле. Жалкое, обречённое сопротивление. Вряд ли селяне это не понимали; видимо, нашёлся один энтузиаст, зажёгший соседей речами о законном наследнике за лесом на севере и заставивший их оторваться от возни в коровьем навозе. Кнеша встречал таких людей и ужасно не любил их. Они сеют ветер, хоть и знают, что пожнут бурю.

Он вздохнул, услышав донесение. Выбор был налицо.

Я не жесток, сказал себе Кнеша. Просто не дурак, вот и всё.

Люди часто принимают ум за злобу, а злобы в нём не было. Он искренне не хотел отдавать такой приказ — но не мог допустить, чтобы эта зараза распространялась.

Кнеша не торопясь поднёс к губам левую руку и скрестил пальцы. Безмолвный жест, знакомый лишь самым близким — тем, кто когда-то знал его под именем Хаши.