— Давай уже, человечек, — миролюбиво поторопил Гэрхо. — До ночи я тут стоять не собираюсь.
— Вы всегда теперь... будете так меня называть? — прохрипел Мей, лихорадочно хватаясь за упряжь и размышляя о возможных переломах.
— Пока не докажешь свою необычайную даровитость, — отозвалось Отражение. Мей наконец справился с задачей, и они пустили лошадей крупной рысью. Замелькали стволы елей.
— И как я смогу её доказать? Меня будут учить, как всех Одарённых?
— Будут, конечно, но не так, как всех, — загадочно ответил Гэрхо, и Мей понял, что не дождётся от него ничего более определённого. — Пошёл!..
Время до обеденного привала прошло в непрерывном перестуке копыт и бьющем в лицо холодном ветре. Они ехали не по тракту, а в стороне, хотя и вдоль него; Гэрхо постоянно петлял, а вскоре вообще отдалился от дороги. У Мея на языке, конечно, вертелось множество вопросов, но задать их он не решался: во-первых, беседовать на скаку было не очень-то удобно, а во-вторых — Гэрхо всё-таки Отражение. Несмотря на его дружелюбное поведение, совершенно доверять ему не следует.
Начинался удивительно красивый день, тихий и размеренный. Мей уже с трудом верил, что кто-то собирается его убить. Над ними раскрывалось серебристое, омытое прошедшими дождями небо, а впереди расстилались холмистые, темневшие редкими участками почти облетевших деревьев безлюдные дали (встречавшиеся деревеньки, фермы и постоялые дворы Гэрхо старательно объезжал). Осень готовилась к зиме, а Мей думал.