— Я сильно ему повредила? — спросила я о нашем подопечном, что просто надо уже было что спросить, нарушить затянувшееся молчание.

— Нет, — ответила Сихар. — Он будет жить…

— Хорошо…

Я легла на землю, впитывая силу и мощь родной мне стихии, а Сихар сказала, как говаривала когда-то в детстве:

— Встань, дурища, простудишься… — и нервно засмеялась — Прости.

— Ничего, — я села, обхватила колени руками и вдруг вспомнила прозрачную заводь и как Сихар ныряла в глубину за алыми кораллами для меня, совсем ещё девочки.

— Я любила орехи, — сказала Сихар, вороша угли палкой, что под углями пеклась зайчатина и надо было за нею следить. — И ты лазила на самую макушку дерева… для меня… Сколько лет прошло! А ты всё та же, Фиалка.

— Нет, — отозвалась я. — Я не та же.

Я прошла метаморфоз, я жила на Грани, что провела по ней живых душ без счёта, врагов и друзей, как получалось, а не всегда получалось достойно, а и помнила каждого в детальных частностях так, как себя порой запоминать не пыталась.

Сихар кивнула, она поняла. И она убивала, чтобы выжить. Полтора десятка лет прошло с нашего детства, мы изменились, и не в лучшую сторону.

Но призрачная безлунная ночь возле мальчика из древнего рода что-то вернула нам обеим, что-то, утраченное, казалось бы, навсегда.

Так стало, что надобно мне оказалось уснуть на сутки-двое, что я сказала ко мне не приближаться, особенно под конец сна, что буду голодна как проснусь, от того, что собранная Сила вся в землю уйдёт за время сна, а нельзя меня тревожить да рядом быть, а и лучше бы им двоим уходить без меня. Но Сихар отказалась, а мальчик спал. Стало уже невозможно терпеть, что я принесла ещё добычи, раз решили они меня стеречь, нашла дерево с норой под корнями, что в ту нору укрылась и так уснула там. Проснулась и ощутила рядом жаркое биение живой ауры, что обозлилась с того: просила же не тревожить. Самое тяжёлое удержаться в такой момент, что не всегда получается. Но я не распознала ни Сихар, ни юного тБови, что кто-то другой то был и страхом его корёжило. Как выбралась из норы, как увидела прямо перед собой связанного желтоголового со следами пытки на теле, так и поняла, что это обо мне позаботились. Ещё узнала пленного, а был он из тех, что донимали меня в мешке том каменном, кому клялась весёлую смерть обеспечить, а и огорчилась, что на минимуме Силы должного веселья не получится.

Он заметил меня, что обмочился со страху, я же ласково улыбнулась ему во все клыки. Это тебе не детей терзать несмышлёных, это теперь тебя терзать будут, погано жил, погано умрёшь; если я в подвале с Сихар и тБови голод держала, то и теперь удержу, что дрожи теперь, сволок, держи ответ за свои деяния. Жалость и милосердие? Нет, не слышала…