Лилар терпеливо улыбнулась ей, чем еще больше взбесила.

    – Вы не можете приказать мне уйти, госпожа, - сказала она. - Не обязана объяснять что-либо, но всё же скажу: эта игра ведётся не с вами и не для вас. Больше ничего не добавлю, простите.

    – Хрийз, – Желан осторожно коснулся её руки.

   Хрийз словно бы со стороны себя увидела. Стоит встрёпанная перед человеком, который пытается ей жизнь сберечь как может и как умеет…

    – Простите, - буркнула девушка, с размаху усаживаясь обратно. - Но вы хоть cчейг тогда с нами выпейте, Лилар. Пожалуйста.

    – От счейга не откажусь, - улыбнулась она. - Нет, ңе надо… я сама, госпожа...

   Снова замкнулась в личину горничной. Хрийз смотрела, как Лилар наливает себе из заварничка, как льётся в тонкую кружку прозрачная сиренево-розовая тёмная струя, и думала, что, наверное, никогда не узнает, для чего именно понадобилось госпоже Тавчог притворяться прислугой, какую угрозу она собиралась нейтрализовать именно так.

    – Давай Ель навестим? - предложила Хрийз, помешивая ложечкой в своей кружке. – А, Желан?

    – Α пустят? - засомневался тот.

    – Пустят, - уверенно заявила Хрийз. – Попробуют пусть не пустить…

    – Время посещения заканчивается через два часа, – любезно напомнила Лилар.

   Хрийз кивнула. От общежития мореходной школы до больницы трамвай шёл примерно половину часа…

    – Пошли, – сказал Желан, вставая.

   Ель, как Хрийз доподлинно знала, пришла в себя дня два назад. Но навестить её не получалось из-за экзамена. Девушка хотела приехать завтра, но решила, что тянуть ни к чему, а если надо будет, приедет и завтра. И послезавтра. И сколько угодно, пока подругу не выпишут из больницы.

   Лилар в палату не пошла, oсталась в коридоре, бдить у дверей. Хрийз испытывала к ней за это молчаливую благодарность. Всё же тяжело, когда такой человек тебе прислуживает. Пусть в рамках игры. Неважно.

    Ель не спала. Она растянула на пяльцах белую ткань и старательно расшивала её двусторонней гладью. Увидела гостей, отложила работу. Обрадовалась, но в уголках глаз стояли слёзы. Хрийз с жалостью смотрела на неё.

   Личико Ели осунулось, под глазами залегли тени, в уголках губ появились горькие складки. Нежно-голубые, почти белые волосы, прошило алыми прядями – так проявлялась седина у перешедших на сторону добра третичей и их детей от местных женщин в первом поколении. (Втoрое поколение до седины пока ещё не доросло).

    – Как ты? – спросила Хрийз, присаживаясь на краешек постели.

    – Хорошо, – ответила Ель.

   Она потёрла переносицу кончиками пальцев, будто пыталась вспомнить что-то, и у неё ңе получалось. Потом сказала: