Охотник нахмурился.
— И что я должен буду делать?
— Ты? — усмехнулся данталли. — Ничего. Все буду делать я, а тебя — ждет триумф. Насчет своей безопасности можешь не бояться. Я ведь тебе обещал, что не причиню вреда.
«Будто бы ты
— Просить тебя передумать, разумеется, бессмысленно, — скорее, утвердил, нежели спросил пленник. Кукловод развел руками.
— Я бы без труда нашел другого артиста, но Бэстифар настоял на твоей кандидатуре. И, если помнишь, такой была цена за то, что тебя оставили в живых и избавили от пыток, так что…
— Я понял, — кивнул охотник, тут же неуверенно заговорив снова, — но… одна просьба у меня к тебе все-таки будет…
Мальстен выжидающе приподнял брови, и Грэг кивнул, собираясь с мыслями и прогоняя прочь свою гордость, которой претила сама мысль просить нечто подобное у данталли.
— Оставь… мне глаза. Могу я хотя бы посмотреть, что ты будешь делать?
Кукловод безразлично пожал плечами, не оценив стараний своей марионетки.
— Что ж, смотри, если тебе от этого легче, — отозвался он, тут же вновь сосредотачиваясь. — Если у тебя все, мне пора наверх. Оркестр должен начать играть раньше, чем выйдут артисты.
Грэг изумленно округлил глаза.
— Оркестр ты тоже контролируешь?
— Все должно быть идеально, — неопределенно качнул головой Мальстен и молча удалился, оставив Грэга наедине со его мыслями.
Тело вновь сковали нити, и охотник лишился голоса.
Уже через несколько минут на арене зазвучала громкая музыка оркестра, в которой чувствовалась сила, мощь и мрачность придуманного данталли представления. Грэг невольно ощутил, как по его коже побежал холодок. Мимо него на арену буквально выпорхнуло множество циркачей, работающих во вступительным номере. Занавес закрылся, отрезав от Грэга зрелище, он мог лишь покорно стоять за плотным полотном и слышать восторженные аплодисменты зрителей и пронизывающую до кончиков пальцев музыку оркестра. Охотник не знал, сколько простоял, скованный нитями, пока невидимая сила не вытолкнула на арену и его самого, ознаменовав его цирковой дебют.
…это была история любви данталли к человеческой женщине, обрисованная изумительно поставленными танцами и акробатическими номерами. Грэг, которому Мальстен оставил возможность направлять взгляд, куда вздумается, несмотря на негодование по поводу собственного положения, искренне изумился чувственности и искренности этой истории и ее воплощению. То были не просто отдельно взятые постановки, но цельный сюжет, перетекающий из одного номера в другой без перерыва. Все — артисты, животные, музыканты — играли здесь свою, четко отведенную кукловодом роль. Грэг с замиранием сердца наблюдал, как главная героиня, изображая окрыляющие чувства к данталли, поднимается под самый купол цирка, и ее гибкое тело начинает вытворять на высоте опаснейшие номера с неимоверной легкостью. Трудно было вообразить, что цельная картина представления родилась в голове Мальстена Ормонта и воплотилась в жизнь без подготовок и репетиций. Масштабы, в которых мыслил анкордский кукловод, поистине потрясали, а работа его была настолько искусной, что ни у кого из зрителей не могло возникнуть и мысли, что они наблюдают за послушными марионетками.