На этот раз Киллиану не удалось справиться с выражением своего лица: глаза округлились в настоящем ужасе.

— Иди, готовься, — добродушно закончил Колер, видя, как в тусклом свете светильников лицо молодого человека становится все бледнее. — Тебе предстоит важный день.

Не сумев вымолвить ни слова, Киллиан развернулся и направился прочь из злосчастной комнаты. Помещение погрузилось в почти звенящую тишину. Ренард нарушил молчание лишь полминуты спустя.

— И это, по-твоему, того стоило? — криво ухмыльнувшись, спросил он. Бенедикт улыбнулся, глядя в дверной проем так, словно Киллиан Харт все еще находился там.

— Стоило. Этому отделению не хватает встряски. А кто ее может устроить, если не я?

Слепой жрец хмыкнул.

— А вот речь этот желторотик может провалить, и толпа ополчится на Культ. Неоправданный риск. Ты ведь придешь к нему утром и изменишь свое решение, верно?

Бенедикт покачал головой.

— Напрасно ты, он способный малый. Чем-то похож на меня в молодости.

— Такая ностальгия — признак старости, — усмехнулся Ренард. Бенедикт вернул другу усмешку.

— Может, и так. Но сейчас мне попросту любопытно, как этот нервный клочок идеологии собирается выкручиваться. А он ведь, похоже, не отступится, не придет просить об отмене задания, он всю оставшуюся ночь просидит над этой речью и не сомкнет глаз. Будет бояться, но выступит. И, скорее всего, толпа его примет.

— Уже даже не спрашиваю, откуда такая уверенность. Твоя интуиция периодически просто поражает, — пожал плечами слепой жрец и, услышав шаги командира, проследовал за ним к выходу.

* * *

Вопреки словам, сказанным Ренарду после показательного выступления перед молодыми коллегами, Бенедикт, вернувшись в гостевой дом, зажег светильник и занялся составлением речи для казни. Сонливость предательски покинула старшего жреца, и теперь Колер, ведомый нездоровой бодростью, был уверен, что не сумеет сомкнуть глаза до самого рассвета.

Ренард и Иммар разбрелись по комнатам и отошли ко сну в течение получаса. Все это время Бенедикт, гоня от себя злость на братьев, не мучившихся бессонницей, безотрывно выводил и зачеркивал на листе бумаги те слова, которые придется сказать завтра на помосте. Ему было не впервой составлять подобные речи: после Ста Костров Анкорды он понимал, что может заставить любую толпу горожан не только не перечить его словам, но и искренне в них поверить, однако сегодня отработанный годами навык будто бы покинул своего обладателя. Каждое слово казалось лишь жалкой попыткой оправдать собственную неудачу, и предательская мысль, что на деле все так и обстояло, никак не шла из головы.