— Да в чем дело?

— В расплате, — коротко отозвалась Аэлин. Мальстен нахмурился, решив, что скоро будет непроизвольно кривиться, едва услышит это слово.

— Боги, я-то уж подумал, случилось что-то серьезное, — вдохнул он. Аэлин подтолкнула его к кровати и кивнула.

— Серьезное и случилось. Ты, видимо, забыл, что сделал по просьбе Бэстифара совсем недавно? — Она говорила это почти осуждающе. — Ты взял под контроль огромное количество людей — в том числе в красном — продержал их некоторое время, а потом отдал расплату Бэстифару, хотя ты прекрасно понимал, к чему это тебя приведет. И вряд ли после сегодняшней расплаты тебе бы удалось доказать Дезмонду, что прорыв сквозь красное не так уж страшен. Если бы ты пережил это при нем, он бы еще хоть раз пришел на тренировку?

Она опустила взгляд на его ладонь, едва заметно напряженную. На какой-то миг ей показалось, что если она сосредоточится, то и сама сможет увидеть нити, которым Мальстен держит своих марионеток.

— Ты их еще удерживаешь? — осторожно спросила Аэлин. — Судя по лицу, да.

Мальстен улыбнулся.

— Им это не мешает, честное слово.

Аэлин подошла ближе, аккуратно взяла его руку и всмотрелась в центр ладони. Ничего не было видно. Она в нерешительности поднесла руку к точке, откуда, по ее мнению, тянулись нити, и поводила над ней, как над огнем. Дыхание Мальстена стало рваным, по телу заметно прокатилась волна дрожи, и Аэлин спешно отвела руку.

— Прости. Тебе неприятно?

— Мне… странно, — виновато улыбнулся Мальстен. — Прости, я не хотел обидеть. Просто раньше никто так не делал.

— Я смогла к ним прикоснуться?

— И да, и нет. Ты не можешь их почувствовать, нарушить или сдвинуть с места, но я все равно ощущаю твое прикосновение.

Аэлин качнула головой.

— И как это ощущается?

— Трудно объяснить, — туманно отозвался он. Аэлин предположила, что, скорее всего, ее действие причинило ему боль, но говорить об этом он считал ниже своего достоинства.

Прежде чем она успела задать вопрос, Мальстен небрежно повел ладонью в сторону и сказал:

— Кстати об этом.

Изменения были совершенно незаметными, особенно, если не знать, на что смотреть. Ладонь Мальстена будто стала чуть свободнее, из нее ушло звенящее напряжение, которое скрывалось там до этого. Переменилось и лицо: оно перестало казаться таким потусторонним, серо-голубые глаза вновь стали походить на человеческие, в уголке губ показался слабый намек на улыбку. Он уже собирался вдохнуть, чтобы что-то сказать, и вдруг по лицу пробежала тень. Глаза будто запали, кожа начала стремительно бледнеть, а тело оседать на пол. Из груди вырвался сдавленный стон, перешедший в отрывистый крик, когда колени ударились о пол.