— Иногда кажется, что ты прямо с Луны свалилась, — сказал он, следя за приближающейся шлюпкой с крысой Навуходоносора.

Краем глаза, однако — краем глаза нимрода, — он заметил, как Аурелия непроизвольно выпрямляется, услышав его слова, оглядывается над правым плечом.

Он понял лишь на седьмом ударе сердца: будь она видна, именно там бы они ее и увидели — Луну.

Выдохнул облачко гашишевой синевы.

— А я-то все думал, откуда он внезапно так много узнал о движениях небесных тел и о жизни в надземных сферах. Этот его Антидектес… — Ихмет оперся подбородком о ладони. — А мания уничтожить какоморфию — это как бы последствия смерти сына. Ну-у, толково придумано. А тем временем она попросту мстит за свое Изгнание… Хорошо, что я не принес ему клятву.

Он видел, как над черепом ее вырастают снопы искр, а из рукавов пальто ползут струйки седого дыма.

— Ты служил ему три года, — сказала она тихо, и это была уже первая Аурелия. — Обещал он тебе что-то? Деньги? Идеалы? Врага? Отчего же служишь и зачем бы теперь отступать?

— Я не стану служить ей. Сожжешь меня?

— Мне говорили, что вы именно такие. Если одаряешь верностью человека, который, в свою очередь, одаряет своей кого-то еще, кто тебе не нравится, — значит ли это, что ты уже не должен быть верным? Но тогда — что же это за верность? Когда всякий раз выбираешь и действуешь согласно с собственными предпочтениями — это не верность, это звериная выгода. Настоящих господ не выбирают. Они выбирают нас. Думаешь, что можешь уйти? Ступай и скажи ему это.

— Я должен был понять раньше. Хотя бы прошлой зимой в Александрии, когда застал тебя в термах с Амитаче и ее арессой, вся форма той ситуации, как вы на меня смотрели… Ха! А я не мог понять, отчего он не убил эту змею, — Манат меня ослепила, не иначе. Шулима втерлась в доверие к Чернокнижнику, чтобы его уничтожить — уже в Херсонесе, — кратистосы никогда не прощают, не забывают — я не намерен играть в эти игры —

— Оставь нож в покое.

Хумиевое пальто уже тлело на плечах Аурелии. Она повернулась к нимроду, отступив от релинга. Ближайший моряк был в десятке пусов, дремал над бухтой каната, так и не распутанного до конца. Шлюпка с крысой Навуходоносора показалась из-за кормы «Ацея». Ветер легонько ерошил гриву мертвого морского змея.

Ихмет не выпрямился, не отвернулся от релинга. Симметрично возложил пустые руки на поручень. Смотрел, как внутренности твари меняют цвет в лучах восходящего Солнца.

— Поверишь ли, что, когда я встретил его впервые, он был ниже меня, и даже за обеденными беседами к нему не слишком-то прислушивались и перехватывали слово? Это было благородно: помочь Бербелеку Коленицкому, когда ему требовалась помощь, дать ему сил, когда он сам ими не обладал. Но позже он принялся наполнять Формы, что ему подсовывали, всякая — больше предыдущей: любовник, отец, гегемон джурджи, мститель, стратегос. Она — некая ведьмачья текнитес псюхе, верно? Шулима. В прошлом месяце в Аргенторатийской курильне… он уже говорил о себе: кратистоборец, кратистоборец. Пойдет на Чернокнижника и погибнет.