Грибов сидел без движения. Он всё ещё был не прочь сбежать через окно, прочь от этого кошмара, куда угодно, лишь бы из посёлка. Но в то же время Грибов понимал, что никуда не сбежит. Он теперь здесь связан с чем-то. Невидимыми нитями, протянувшимися из заснеженного леса; противоестественной любовью к Наде; чувством злости.
Мысль была чужая. Но она Грибову неожиданно понравилась.
Более чем.
Грибов тяжело поднялся с колен, прихватив кухонный нож, что положила у его ног странная девушка, которая походила на галлюцинацию. Её не было в этой комнате, а нож, выходит, был.
Приблизился к лежащему сутулому человеку.
Под ним медленно растекалась кровь. Кровью же был пропитал свитер. Вместо глаз — чёрные пятнышки. Лоб, виски, щеки густо покрывали капли пота. Сутулый был ещё жив, он тяжело дышал и подрагивал, будто каждую секунду по телу пробегал заряд тока.
— Я убью тебя, — выдавил Грибов. Пересохшее горло с трудом отдавало слова. — Из жалости, понимаешь? Чтобы не мучился. Я тебя не знаю, не мне тебя судить. Но, кажется, тебя уже наказали. А я просто прекращу мучения, идёт?
Он взял нож обеими руками за рукоять, приставил острие к горлу, в ложбинку под дёргающимся кадыком, и навалился всем телом, позволяя лезвию погрузиться внутрь, разрывая мышцы и ломая хрящи.
Сутулый вздрогнул. Из глаз выпорхнула чернота, и взгляд прояснился, стал осознанным, удивлённым.
— Ах да, это ещё и за ту девушку, что убили в лесу, — добавил Грибов негромко. — И, наверное, за всё плохое, что ты сделал в жизни.
Он подумал про Надю и про то, что она сейчас одна в бабушкином доме. Её некому защитить, некому прийти на помощь, если что-то случиться. Вляпалась со своим ведьмовством. Ох, вляпалась.
Сутулый умер быстро. Грибов почувствовал, как напряглось, а затем резко обмякло тело.