Шелли в бешенстве уставился на него.

— Да, я вегетарианец, — сказал он. — Почему вы смеетесь? Потому что я не обжираюсь мертвой плотью? Потому что вид крови и сырого мяса вызывает во мне отвращение?

Ловлас еще громче расхохотался, но вдруг замер. Он не отрывал взгляда от бледного лица Шелли, обрамленного, как и у Ловласа, золотистыми кудрями, и мне показалось, что это жизнь и смерть отражают красоту друг друга. Ловлас задрожал, затем снова ухмыльнулся и повернулся ко мне.

— Милорд.

Он поклонился и вышел.

— Кто он? — прошептал Шелли. — В нем есть что-то нечеловеческое.

Я заметил, что он дрожит, взял его за руку и попытался успокоить.

— Пойдем со мной. — Я указал на гондолу, покачивающуюся у ступеней дворца. — Нам о многом нужно поговорить.

Мы подплыли к песчаному берегу Лидо. Там я держал лошадей. Мы взобрались в седла и поехали вдоль дюн. Это было мрачное пустынное место, размытое приливами и отливами. Шелли повеселел.

— Я люблю такие пустынные места, — произнес он, — где все кажется безграничным и твоя душа раскрывается вселенной.

Я взглянул на него.

— Ты все еще мечтаешь, — спросил я, — овладеть секретами предвидения и власти?

Шелли улыбнулся мне и пришпорил лошадь, а я помчался вслед за ним. Мы скакали по волнам, ветер бил освежающей струей нам в лица, и волны плескались о берег, наполняя наше одиночество восторгом. Вскоре мы замедлили галоп наших скакунов и возобновили беседу. Ощущение бесконечного счастья нахлынуло на нас. Мы все время смеялись, наш разговор был откровенным, увлекательным и остроумным. Только когда мы повернули лошадей к дому, разговор перешел на мрачные темы, словно попал в тень пурпурного облака, нависшего над нашими головами. Мы начали говорить о жизни и смерти, о свободе воли и судьбе; Шелли, как обычно, оптимистично смотрел на вещи, но я, который знал намного больше, чем мой друг мог себе представить, придерживался мрачного взгляда. Я вспомнил слова Агасфера.

— Правда может существовать, — сказал я, — но даже если это так, она не отобразима. Мы не можем взглянуть на нее.

Я посмотрел на Шелли.

— Даже те, кто проник в тайны смерти.

Какой-то отблеск промелькнул на его лице.

— Возможно, ты прав, — сказал он, — в том, что мы беспомощны перед нашим собственным неведением. И все же я верю, что Судьба, Время, Случай, Изменчивость существуют ради вечной Любви.

Я усмехнулся.

— Ты говоришь об утопии.