Он не стал будить Кемми, чтобы жена не беспокоилась зря. Его живот под халатом напоминал барабан, однако желудок продолжал урчать, требуя пищи. «Куда мальчик может запропаститься в такой поздний час?» — гадал проповедник. Он постоял на террасе еще несколько минут, а затем прошел в кухню.

Фальконер открыл холодильник и вытащил кусок черничного пирога, который Эстер, кухарка, приготовила сегодня днем. Налив себе стакан холодного молока, он начал жадно жевать.

Лето почти закончилось. Что это было за восхитительное лето! «Крестовый поход» провел палаточные проповеди в Алабаме, Миссисипи и Луизиане — в больших городах и в мелких городишках, — а в следующем году он доберется и до Техаса, и до Арканзаса. Были куплены хилая радиостанция Файета и издательская компания в Южной Каролине — первый номер «Форварда», журнала «Крестового похода», выйдет в октябре. За лето Уэйн излечил несколько тысяч человек: мальчик стал настоящим оратором и держался на сцене так, словно родился артистом. Когда Уэйн заканчивал свою часть программы с исцелением, тарелки для пожертвования приходили полными до краев. Уэйн был хорошим парнем, но в нем имелась и жилка упрямства. Например, он упорно стремился на летное поле, где стоял его «Бичкрафт Бонанза», и летал на нем без инструктора, выделывая в воздухе сумасшедшие петли и «бочки». Такие шутки пугали Фальконера до смерти: а что, если самолет потерпит аварию? Уэйн был хорошим пилотом, но любил рисковать и, похоже, наслаждался опасностью.

Фальконер отхлебнул молока и проглотил кусок пирога. Да, господа! Это было великолепное лето!

Неожиданно он почувствовал, что левая рука немеет. Странно, в кухне было жарко: он даже начал потеть.

«Понимаешь ли ты, что делаешь, сынок?»

Фальконер замер с очередным куском пирога во рту. Он много раз вспоминал Майскую ночь и вопрос, который готорнская ведьма поставила перед Уэйном. Этот вопрос всплывал в голове, когда Фальконер наблюдал за лицами больных, стоящих в очереди Исцеления и с надеждой протягивающих Уэйну трясущиеся руки. Внезапно черничный пирог приобрел вкус угля. Фальконер бросил вилку и дотронулся до груди в том месте, где ее пронзила острая игла боли. «Вот все и кончилось. Боль ушла. Хорошо», — уговаривал он себя.

Однако его мысли оставались в запретной зоне. Что, если... Что, если... женщина-колдунья была права? Он знал, что сила Уэйна идет на убыль, поэтому никогда не просил сына вылечить его сердце. А что, если Уэйн понимает это и продолжает играть свою роль только потому... потому, что он способный ученик и хороший артист?