Впрочем, сейчас мне до этого не было никакого дела. У Матвеева появилась возможность искупить очень многие свои грехи. Неужели он этого не понимает? Неужели не воспользуется случаем?

– Ты бы, Анюта, ушла в Дивеево подобру-поздорову, – говорил тем временем Матвеев. – Ты Гедеону самая близкая родня!

– Да ты, дядя Коля, ему тоже родня, – вздохнула Анюта. – Вот и уходи!

– Никому никуда не надо уходить, – возразил я. – Анюта, ты незаметно скажи отцу Киприану, чтобы монахам велел разбрестись из монастыря на весь день, да поскорей. Тогда переписывать некого будет. Пусть по возможности не в кельях ночуют.

– Ну и что? – уныло взглянул на меня Матвеев. – Всяко им придется возвращаться, не нынче, так завтра.

– К завтрашнему дню Гедеон и остальные уйдут из церкви, – уверенно сказал я. – Этой же ночью уйдут.

– Так ведь их у входа караулят, – растерянно пробормотал Матвеев. – Всех похватают!

– Уйдут, ничего, – кивнул я успокаивающе. – Они скроются через часовню, где останки Марка-молчальника лежат. Часовня ведь соединена с церковью Живоносного источника. Нужно только с обеих сторон тайные двери открыть. Никто ничего и не узнает! – И я повторил, делая упор на каждое слово и глядя в глаза Матвееву: – Никто ничего не узнает!

Матвеев смотрел недоверчиво.

– Условимся так, – сказал я, – если Гедеон и все прочие незаметно уйдут из монастыря, вы, Николай Дмитриевич, примете мой план и станете в нем участвовать.

Матвеев чуть ли не испуганно оглянулся на Анюту, но та смотрела без сочувствия к его колебаниям – неуступчиво, холодно, с готовым прорваться презрением.

– Ладно, – буркнул наконец Матвеев. – Уговорил. Положу голову на плаху!

– Бросьте, – мягко возразил я. – Будете меня слушаться, никакой плахи и в помине не будет. Еще и прославят вас за хитрость и преданность Советской власти.

– А вот ты, как я погляжу, ей не шибко предан, – проворчал Матвеев, но я понимал: это был не упрек, а не что иное, как попытка отступить с достоинством.

– Я ей вообще не предан, – признался я спокойно. – Просто служу, потому что нельзя иначе.

– Никак не могу понять, почему ты нам помогаешь, – тихо сказал Матвеев. – Вроде бы истово верующим тебя не назовешь… Неужто просто власти назло действуешь? Или тот человек, о котором Анюта с Гедеоном рассказывали и который тебя сюда послал, был для тебя первым другом и ты не мог ему в его просьбе отказать?

– Тот человек был мне первым врагом, – сдавленно ответил я. – А здесь я потому, что хоть вынужден служить разрушителям святынь, но хочу быть причастным и к их грядущему обретению и восстановлению.