– Мир, сволочь, до чего же тесен, ну просто плюнуть некуда! – шепнул Андреянов, покосившись на Ромашова.

Впрочем, Фаина Ивановна была так увлечена своим рассказом, что не услышала и продолжала трещать:

– Вот по кому тюрьма плачет, так это по Лозикову твоему. Иногда подслушаешь, как Томка о его махинациях с Олькой болтает, так за голову хватаешься! Тебе до него далеко было, мальчик мой!

– Тетушка, погоди, – перебил Андреянов. – Я так понимаю, ты особой любви к Ольге по-прежнему не питаешь?

– Любви? – Фаина Ивановна чуть не захлебнулась. – Да я ее ненавижу! Ты ведь и не знаешь ничего! Она сама Томке рассказала, как на тебя донос накропала и отнесла ночью своими руками на Воробьевку, в ящик для доносов, который, помнишь, в тридцать седьмом году висел на стеночке областного НКВД! Помнишь, синенький такой? Туда Ольга и опустила то письмецо, из-за которого тебя взяли, а потом – через твои гешефты – и до меня добрались! Она рассказывала, а я слушала… Ух, как я ее ненавижу! Только и жду, какую пакость ей подстроить, какую свинью подложить! А приходится притворяться! Приходится лебезить, с детьми этими мерзкими возиться, носы их сопливые да задницы грязные подтирать! Было бы куда уйти да окажись в доме хоть разъединая драгоценность, которую можно продать хорошо, только бы меня и видели. Но я Ольке все равно удружу! Я ей все равно подстрою пакость! Мужа-то ее еще в феврале…

– Тетушка, дорогая ты моя, – задушевно перебил Андреянов, – очень рад, что наши с тобой цели и задачи вполне совпадают. О том, что это Ольга меня посадила, я давно догадался. Васька Васильев не мог знать того, о чем было сказано в доносе. Она наши с тобой разговоры послушала еще там, в Плотничном переулке, – и донесла. Но слушай, я сейчас больше говорить не могу, тут очередь собралась около телефона, поэтому жди меня завтра с утра. Во сколько наши подружки на работу уходят? К восьми? Ну, около девяти-десяти ты меня и жди, поняла? Ах да, помнишь, тетушка, как мы с тобой Женьку у нашей красавицы украли? Про маковое молочко помнишь?

И Андреянов вдруг расхохотался.

– Про маковое молочко? – растерянно спросила Фаина Ивановна, однако он уже повесил трубку, и Ромашов увидел, что, как по мановению волшебной палочки, он снова сделался прежним обаятельным красавчиком Андреяновым, так что две женщины, топтавшиеся около будки и только что готовые устроить скандал излишне разговорчивому мужчине, вполне снисходительно восприняли его извинения.

– Ну, а теперь на трамвай, – махнул рукой Андреянов. – Вон туда, через привокзальную площадь, на улицу Новинскую, – и в гости к Лозикову! Он нас не только накормит, напоит и спать уложит, но и еще кое-что для нас сделает… Чтобы завтрашний день нам удалось провести с пользой и всяческими приятностями. Я кое-что придумал. Только надо еще успеть с Сидоровым парой-тройкой слов перемолвиться!