На секунду я сумел себя убедить, что она говорит фигурально, — мол, дочь всегда в ее мыслях и сердце. Но тут она ко мне повернулась, и я ужаснулся ее лицу, в котором читались невероятная одинокость, затравленность и страх.
— Господи, почему вы раньше ничего не говорили?
— Чтобы вы меня осмотрели и назначили лечение, сказав, что я грежу?
— Миссис Айрес, дорогая, но вы же и впрямь грезите! Как вы не понимаете! — Я взял ее за руки. — Оглядитесь! Здесь никого нет. Все это лишь в вашем воображении! Сьюзен умерла. Вы это знаете, правда?
— Конечно знаю, — надменно ответила она. — Как же не знать? Моя лапушка умерла… Но теперь вернулась.
Я сжал ее пальцы:
— Разве это возможно? Что за мысли! Вы же разумная женщина! Как она приходит? Говорите! Вы ее видите?
— Нет, пока не видела. Я ее чувствую.
— Чувствуете…
— Она смотрит на меня. Я чувствую ее взгляд. Ведь это она смотрит, правда? Взгляд сильный, точно пальцы; он может коснуться, нажать, ущипнуть…
— Умоляю, перестаньте!
— Я слышу ее голос. Без всяких труб и телефонов. Она со мной разговаривает.
— Разговаривает?..
— Шепотом. — Миссис Айрес наклонила голову, будто прислушиваясь, и вскинула руку. — Вот и сейчас она шепчет.
В ее напряженной позе было что-то невероятно жуткое.
— И что говорит? — растерялся я.
Взгляд ее померк.
— Всегда одно и то же: «где ты? почему не приходишь? я жду».
На мгновенье слова ее будто возникли в парном облачке дыхания, а затем исчезли, съеденные тишиной.
Я замер, не зная, что делать. Минуту назад здесь было так уютно, а теперь казалось, что огороженный клочок земли, из которого единственный узкий выход вел в такое же тесное замкнутое пространство, полнится угрозой. Я уже сказал, что день выдался необычный. Ни ветерка, ни птичьего посвиста, но если б в зябком прозрачном воздухе хоть ветка шевельнулась, хоть что-то прошелестело, я бы непременно заметил. Все было неподвижно, но казалось, будто рядом что-то есть и подкрадывается по белому хрусткому снегу. Мало того, возникло странное ощущение, что оно слегка